– Хорошо, конечно, что ты такая заботливая, дочь. Старшему поколению, даже классным дамам и балетным наставницам, действительно нужно помогать. Но твоя Галочка, что, живет одна? – прервал ее Морской.
– Нет, с дедушкой. Но он уже старик и мог, наверное, чего-нибудь не заметить. Пап, – тут Лариса посмотрела на отца с большим сочувствием, – Галочка – совсем не старшее поколение. Ей двадцать лет. Она моя подруга… А уж потом руководитель кружка.
«Доверили ребенка дилетантам!» – подумал Морской, но вслух ругаться не решился, ведь и про возраст Галочки наверняка Лариса тоже когда-то говорила.
– Итак, ты побежала к Галочке на квартиру, – он поспешил вернуться к сути разговора.
– Да. Дом ее стоит прямо возле ДК Связи. И там сейчас ужасно грустная картина. Галочку не пускают домой. Ее комнаты опечатаны. Чтобы собрать вещи дедушке в больницу, Галочка была вынуждена лезть через окно. И плакала. Потому что одну комнату совершенно разнесло: стекла выбиты, потолок обгорел и помещение пропахло гарью. Все потому, что у них был взрыв. Представляешь! Тот самый взрыв, что обсуждали мои одноклассницы, тот самый, из-за которого товарищ Мессинг смог прийти к тебе пораньше, – это был Галочкин взрыв. И виновником его, кажется, был Коля.
– Стоп! – Морской запутался настолько, что даже не стал, как обычно, делать вид, что он прекрасный отец и понимает дочь с полуслова. – При чем тут Коля? Почему комнаты опечатаны? И как это они так опечатаны, что кто угодно может влезть в окно?
– Не «кто угодно», а хозяйка помещения. И, в общем-то, не может, но следователь добрый и сказал, мол, лезьте на свой страх и риск. Произошло там следующее: Коля с нарядом получил приказ доставить Галочкиного дедушку в тюрьму и… ну… как Галочке сказали, не совладал с корыстью и решил ограбить старика, – пересказывая, Ларочка, кажется, еще больше прониклась серьезностью ситуации и воодушевленное «представляешь!» сменилось полной растерянностью. – Как Галочке объяснили, когда она давала показания, Коля устроил взрывы, убил своих коллег, ранил Галочкиного дедушку и попытался скрыться, но не смог, потому что на него свалилась балка. Колю задержали, дедушку спасли и отправили в больницу, а Галочку не пускают домой, потому что ее комнаты теперь – место преступления и там должно работать следствие…
Едва справившись с желанием немедленно ощупать Ларин лоб и проверить, нет ли у нее температуры, Морской несколько раз переспросил подробности и в замешательстве проговорил:
– Коля убил? Ради ограбления? Речь точно про нашего Колю?
– Да. Николай Горленко. И внешность совпадает. Галочка запомнила, потому что следователь, кроме подробностей взрыва, допытывался также, не встречала ли она Горленко раньше и не приводила ли в дом. Она не встречала и не приводила, поэтому следствие решило, что Коля действовал спонтанно, взбесившись, когда обнаружил во время обыска слитки золота, припрятанные стариком… Галочка хотела объяснить, что это какое-то недоразумение, но вышло, будто она защищает убийцу и мешает следствию. Ей посоветовали не вмешиваться в то, чего не понимает, а лучше срочно ехать в городскую больницу отвозить деду вещи. И разрешили влезть в окно…
– Так-так, – ухватился за спасительную ниточку Морской. – А почему твоя наставница подумала про недоразумение?
– Да потому, что никакого золота у адвоката Воскресенского не было. Все изъяли при первом аресте! – горячо выпалила Ларочка, явно повторяя чужую интонацию, и испуганно замерла, поняв, что фраза прозвучала слишком громко. – Так говорила Галочка. Адвокат Воскресенский – ее дед, – пояснила она через миг и тут же требовательно заявила: – Папа Морской, ты должен что-то придумать! Коля ведь не виноват, правда?
– Со вторым соглашусь, с первым – готов спорить, – сбивчиво пробормотал Морской и спросил невпопад: – А Воскресенский, интересно, знает, что Коля его якобы ограбил?
Несколько минут он еще находился в прострации. Прокручивал в голове что-то вязкое, от «если эта Галочка находилась при взрыве, то отчего не пострадала, а если вне его – то почему давала о нем показания?» до «Можно ли вообще доверять словам 20-летней пигалицы?» А потом вдруг понял, что пришло время действовать. Именно ему и именно сейчас!
Попросив дочь сосредоточиться на текущих делах и идти в школу – разумеется, дав взамен обещание сообщать новости по делу Коли, – Морской в два прыжка оказался в кабинете главреда, где все еще полным ходом шла планерка.
– Есть новости по взрыву после концерта Мессинга! – прокричал он с порога. – Срочно иду разбираться!
В ответ на иткинские «а говорили, задача для криминального репортера» Морской лишь отмахнулся и, пообещав щекочущий нервы, но позитивный репортаж об опасностях, подстерегавших гастролера Мессинга в Харькове, умчался к себе всем звонить, чтобы получить информацию, необходимую для визита к пострадавшему от взрыва старику.
* * *
В больнице все оказалось проще, чем ожидалось. На проходной Морской сверкнул редакционным удостоверением и, громко назвав фамилию заведующего отделением, с каменным лицом направился к лестнице. Но ни к какому заведующему, разумеется, не пошел, а поднялся выше, на тот этаж, где лежал Воскресенский.
– Приемные часы закончились, обход врачей был утром, а передачи мы до завтра не принимаем, – неприветливо ответила санитарка из окошка.
Морской улыбнулся, протянул прихваченную из редакции коробку конфет и набрал полную грудь воздуха, чтобы рассказать, как для ведущей областной газеты и всего СССР важно допустить сейчас прессу к больному адвокату и как страна будет благодарна санитарке, если она откроет дверь на этаж. Говорить ничего не пришлось. Взяв конфеты, санитарка молча открыла дверь и, шаркая ногами, проследовала в ординаторскую.
– Только не долго, пока дежурная медсестра не заявилась. А я пока чайку глотну, а то ни разу за день свободной минутки не выдалось, – подала голос она уже из-за полузакрытой двери.
Морской зашел в палату и оторопел. Пустующая дальняя кровать была аккуратно застлана, на ближайшей же, хрипя и явно задыхаясь, умирал старик. Это был Воскресенский. Лицо его было ярко-красным, одна рука хаотично шарила по одеялу, другая – с воткнутым в вену катетером и трубкой от капельницы – была стянута жгутом и почему-то привязана к металлической раме кровати. Повинуясь инстинктам, оставшимся от медицинского прошлого, Морской бросился к пациенту. Вырвал иглу, отбросил одеяло, освободил руку, пытаясь перевернуть старика – если тот подавился, его срочно нужно было положить лицом вниз…
– Что, что вы делаете? – вяло забормотал Воскресенский, пытаясь сопротивляться.
«Говорит и дышит? Уже легче!» – Морской отстранился и кинулся было в коридор за подмогой, но он крепко схватил его за руку.
– Стойте! – сдавленно прорычал, – стойте здесь!
Дыхание его все еще было учащенным и надрывистым, но, кажется, состояние немного улучшилось. Морской огляделся. Капельница! Похоже, у старика был анафилактический шок вследствие аллергии на лекарственный препарат. Вливают что ни попадя без проб! Нужно было срочно вколоть адреналин. Морской рванулся.
