Канцелярский работник мерно шуршал бумагами в углу кабинета. Зараза-следователь дремал, упершись лбом в собственные поставленные один на другой кулаки. Револьвер без присмотра лежал на столе. При желании Коля мог схватить оружие и пристрелить негодяя, но он хотел, чтобы все было по закону, поэтому коротким движением выставил ладонь и быстро схватил со стола два окровавленных карандаша.
– Что за шутки? Эй? – хором встрепенулись следователь и канцелярский работник. «Значит, они все же настороже. Ишь!» – возмущаясь то ли тому, что за ним следят, то ли тому, что притворяются отрешенными, мысленно фыркнул Коля. И тут же ответил как можно миролюбивее:
– Карандаш взял! Мне тут подчеркнуть кое-что надо…
Демонстративно почеркав показания, он вернул один карандаш на место, а второй незаметно сунул в карман. Если удастся побеседовать с кем-нибудь из руководства о самоуправстве здешних сотрудников – будет улика. Вообще-то Коля хотел о неправомерных действиях сотрудников тюрьмы написать в показаниях, но следователь грубо забрал бумагу, едва Коля дошел до того, как пришел в себя после взрыва.
– Вот, значит, как, – с явной угрозой протянул разочарованный негодяй, пробежав глазами по Колиным записям. – В несознанку, значит, идешь. Ничего не видел, ничего не знаю… Что ж, это мы еще посмотрим.
После этого следователь вышел из кабинета.
Через несколько минут, жадно глотая свежий воздух во внутреннем дворе тюрьмы, Коля чуть подрагивал от утренней прохлады вместе с такими же, как он, выведенными для дальнейшего этапирования заключенными. Пересчитывая, людей почему-то заставляли приседать до земли. Коля с удовольствием поразмялся, но некоторым такая физкультура была невмоготу. Тем, кто не мог подняться, рискуя вызвать гнев надзирателей, помогали соседи – то ли случайно встреченные тут давние знакомые, то ли просто посторонние заключенные. Коля тоже, схватив за руку, попытался поднять с земли какого-то совсем обессилившего парня.
– Нет-нет! Не трогайте меня! – тоном настоящего безумца закричал тот, отползая. Потом, видимо, сообразив, что Коля просто хотел помочь, доверчиво приблизился и, бормоча невнятное: – Плечо слишком болит, невозможно притронуться, я лучше сам, – с трудом поднялся, карабкаясь по Колиным ногам.
– Ладно, бьют, но зачем, зачем они плюют в глаза? – громким шепотом жаловался рядом какой-то старик, видимо, нашедший в толпе приятеля. – Я старый чекист, я прошел гражданскую! И, знаете, мы даже с пленными беляками не позволяли себе такого обращения… Да, я не все подписал, но с большей частью обвинений согласился, признал вину, рассчитываю на снисхождение, а они плюют… Понимаешь, по-настоящему плюют в глаза! – Старик всхлипнул. – Слюной и какой-то омерзительно смердящей густой слизью…
Собеседник принялся тихонько успокаивать старика:
– Все наладится… Следственный этап самый трудный, потом полегче должно быть. Меня сейчас из Киева везли в поезде – настоящая лафа. Один в купе, не считая охраны. Чай с сахаром… От остальных граждан, путешествующих в вагоне, мое купе всего лишь занавесили одеялом. Не слишком угнетающая изоляция, скажите? Я даже записку тайком черканул с домашним адресом и в вагон перекинул. Кто знает, может, найдутся сердобольные люди, отнесут матери…
– Ох зря! – запричитал старик. – Неосмотрительно ты это. Записку твою, того гляди, народ честной прямиком надзирателям и сдаст. А они следователю передадут. Как бы тебе это боком не вышло. Если они ни за что в глаза плюют, то даже и придумать не могу, что за записку сделать могут. Прямо в глаза! Нарочно! Слюной и какой-то еще омерзительной слизью…
Во двор заехало несколько грузовиков. Добавь на кузов надпись «Хлеб» – получатся один в один такие же машины, как для снабжения магазинов. Но нет. Как верно догадался Коля, на этот раз продуктом перевозки будут люди. С ним вместе в невзрачный серый кузов запрыгнули несколько уголовников. Одного Коля даже узнал, остальных отличил по задору в глазах и сноровке. Других заключенных, явно политических, кто не смог забраться самостоятельно, пришлось затягивать за руки.
«Не шибко думают наши товарищи, когда обычных людей, да еще с вещами, сажают в кузов вместе с отпетыми уголовниками! Отберут же все!» – мысленно возмутился Коля и, не без азарта, приготовился к стычке. Но ничего подобного не произошло: в гладкой, без малейшего шанса за что-либо уцепиться, коробке швыряло и трясло так, что каждый пассажир был занят лишь заботой о сохранности собственного лба. В какой-то момент Коля, пытавшийся стоя в распорку удержать себя в углу, отлетел в сторону, стукнулся многострадальной скулой о чей-то локоть и ощутил, как по лицу потекла кровь.
– Держи, начальник! – знакомый вор во время очередной короткой остановки протянул кусок газеты.
– Спасибо, не забуду, – с достоинством ответил Коля, вытираясь.
– Чудак-человек, – заржал вор. – Перед законом все равны, прошла твоя фортуна. Здесь я уж буду решать, забуду тебе что или припомню. Но не пужайся, ты, вроде, нормальный. Вот с начальничком твоим, товарищем Ткаченко, я б поигрался, коли тут бы встретил. Ты передай, если свидитесь, что братва его помнит и ждет на зоне с нетерпением…
Остальные уголовники поддержали говорящего дружным гоготом. Тут снова начало трясти, и Коля не ответил. Подумал лишь, что встретиться с Игнатом Павловичем действительно было бы неплохо. И, надо же, именно к Игнату Павловичу его в новой тюрьме первым делом и привели.
Товарищ Ткаченко принял Колю в Холодногорской тюрьме в точно таком же кабинете, как психованный следователь в тюрьме на Чернышевской. Такой же стол, заваленный бумагами, занавешенные окна, ярко горящая настольная лампа. И даже восседающий в углу за печатной машинкой невысокий человечек в штатском такой же, как канцелярский работник с Чернышевской. Не он, но очень-очень похож.
Увидев Колю, Игнат Павлович побледнел и подскочил. Но, видно, быстро взял себя в руки. Сесть не предложил, замер выжидательно, решая, видимо, как лучше начать разговор. Но Коля ждать не собирался:
– Товарищ Ткаченко! – отрапортовал он. – Довожу до твоего сведения, что тут творится черт знает что. Старикам плюют в глаза и пыряют острыми карандашами в лоб. Перевозка для заключенных – смертоубийственная крупорушка. Ощущение, что постановления о превышениях полномочий и пересмотрах дела в наших краях кто-то намеренно игнорирует.
– Остынь! – устало бросил начальник, потом указал таки Коле на стул. – Курить будешь?
Коля, не стыдясь, взял со стола пачку и сунул себе в карман.
– Не борзей! – цыкнул Игнат Павлович, но в положение вошел, выложил на стол новую пачку, снова вздохнул и сурово проговорил: – Не о том думаешь, Горленко! Тебе собственную шкуру спасать надо, а не порядки тут инспектировать.
– А у меня со шкурой все нормально, – не унимался Коля. – Проблемы только по мелочам… Сотрясение мозга, думаю. Ну и ушибы мягких тканей. Это не страшно… А в остальном все в порядке. Задержан по ошибке, мне опасаться нечего.
– Да, я уже читал твои показания. Ты что, правда считаешь, что можешь отделаться этими писульками? – Игнат Павлович возмущенно потряс в воздухе канцелярской папкой. – Убиты два сотрудника НКВД при исполнении! А ты «ничего не помню, ничего не знаю» и, – Тут Игнат Павлович даже зачитал цитату: – «Мне показалось, что в комнату входит высокий гражданин в костюме химзащиты и противогазе. Но точно поручиться, что он был, я не могу». Это что такое?
