– Дочь! – строго свел брови отец, но разразиться воспитательной тирадой не успел.
– Мы на секунду! – сказала Галочка Ларисе и утащила его в коридор. – Ты говоришь, что за нами слежка, что каждый, вошедший с нами в контакт, попадет под пристальное внимание Саенко, и тут же хочешь отправить ребенка к Ткаченко? – очень аккуратно, но в то же время твердо начала она. – Ты сам себя слышишь?
Морскому эта фраза показалась весьма знакомой, но в данном случае у него не было другого выхода.
– Да, слышу. Ларочка – наш единственный шанс. Ничего подозрительного в том, что дочь зашла к отцу, нет, – пояснил он. – Но ты права – к Ткаченко мы Ларису не отправим. Давай прикинем, кому мы можем доверять? Двойре нельзя. Во-первых, от волнения за Ларису она меня немедленно прибьет, во-вторых, от беспокойства за меня опередит нас в поиске клуба и разнесет его в щепки, прежде чем мы выясним, что там было нужно Саенко. Если, конечно, не захочет поиграть сама.
Из кухни раздался сдавленный смех.
– Дочь! Это переходит все границы! – Морской с грозным видом ворвался в кухню.
– Согласна, – смущенно попятилась Ларочка. – Извините. Я знаю, что подслушивать – ужасно плохо. Но вы ведь сами виноваты – ушли шушукаться, оставили меня одну.
– Мы больше так не будем, – улыбнулась Галочка. – Мы и хотели бы, но выхода другого нет. Нам нужно кое-что тебе поручить. Ну еще, пожалуйста, будь очень осторожна, все это, если честно, не вполне безопасно…
– Отставить панику! Мы сделаем все так, что придраться будет не к чему, – вмешался Морской. – Дочь, твоя задача – завтра под любым предлогом напроситься с Яковом в больницу.
– Предлог готов! – тут же нашлась Лариса. – Моя Валюша-Маленькая живет совсем неподалеку от работы папы Якова. Я часто, когда перед школой хочу зайти к ней в гости, сначала еду вместе с Яковом к нему, пью чай, а уж потом иду к Валюше.
– Отлично! – отреагировал Морской. – В отделении Якова утром все еще будет дежурить Света. Поговори с ней. Мы тебе сейчас подробно все расскажем. Про слежку, из-за которой сами не можем ни с кем связаться. Про странное задание, которое мы только что получили от Саенко. Да! – Увидев, как дочь меняется в лице, Морской подбодрил: – Дело серьезное, к нам приходил Саенко. Но он тебя ни в чем не заподозрит. Ты просто дочь, зашла проведать, убежала. Что тут такого? А Свете ты перескажи дословно все, что мы сейчас расскажем, ладно? Скажи, что это мой доклад товарищу Ткаченко. Пусть передаст.
– Может, лучше написать записку? – заволновалась Ларочка.
– Хорошая идея, – подхватила Галя. – Запишем, выучим и записи сожжем. Я не шучу! Если при Ларочке найдут эти записки, она уже не сможет утверждать, что просто так зашла к отцу и позже просто так поехала на работу к отчиму.
И, как заправские шпионы, они сели составлять Ларочке необходимый к заучиванию текст.
* * *
Утреннее путешествие могло оказаться бесполезным, но неинтересным точно быть не могло. В трамвае нарочно встали на заднюю площадку:
– Так обзор лучше, – пояснил Морской Галочке. – Дома Москалевки – кладезь историй и городских легенд. Тот редкий случай, когда я рад, что транспорт у нас такой неспешный.
С последним вышла промашка. Трамвай хоть слегка и кренился набок, как хромой, все же мчался, что есть духу грозно потряхивая пассажирами, словно игрок костями.
Поскольку жаловался Морской на это вслух, Галина засмеялась:
– Судя по образам, вы… Ой, прости… Ты, а не вы. Ты уже уверен, что мы едем в нужное место и готовишься стать игроком. А про скорость – не расстраивайся. Я быстро разгляжу, что надо, не волнуйся. Тем более, я многое там помню. Мы с дедушкой бывали на Москалевке – смотрели Гольдберговскую церковь и особняк Гольдберга напротив – такой красивый, как ни глянь – дворец. Не думай, дедушка не набожный – в церковь мы ходили как в музей. Хочешь, и с тобой зайдем. Там красиво и очень необычно.
– Некуда больше заходить, – помрачнел Морской. – Гольдберговская церковь закрыта с 38-го. Антисоветская деятельность сотрудников – и всё, на один доступный для народа архитектурный памятник меньше. Кстати, знаешь ли ты, что в некотором смысле можешь считаться хозяйкой здешних мест? – За окном как раз проносилась площадь Урицкого. – Когда-то тут стояла Воскресенская церковь, и площадь называлась Воскресенской, и улица, где на углу аптека, и переулок – все было Воскресенским.
Галина Воскресенская кивнула благодарно, но, кажется, ничуть не возгордилась.
– Ой, у меня с фамилией всегда сплошные несуразицы выходят, – поделилась она. – Воскресенские – это же от воскресенья. И даже не в честь дня недели, а в честь легенды о воскресшем боге, понимаете? – Морской, конечно, понимал и слушал с интересом. – Из табель-календаря «воскресенье» давно убрали, но вроде на обычный календарь запрет не перенесся. Но люди же так любят увлекаться! Мне столько раз советовали из Воскресенской переименоваться, например, в Семьскую – мол, день в неделе-то седьмой, как ни крути.
Табель-календарь на 1939 год
– Тогда бы из Семьской сейчас, когда неделя снова с воскресенья начинается, пришлось бы переименовываться в Первую, – засмеялся Морской.
– Вот ты смеешься, а одна моя коллега-педагог была Сентябрева, а когда Союз воинствующих безбожников в прошлом году предложил месяцы на советский лад переименовать, быстренько сменила фамилию на Коминтернову – ведь предлагалось сентябрь назвать месяцем Коминтерна. И что ты думаешь? Путаница с документами ужасная – менять профбилет, подтверждать диплом, писать заявления во все инстанции – а переименования безбожники так и не добились. Ой! – Тут Галочка спохватилась. – Что я тебя глупостями отвлекаю! Ты же хотел рассказать про Москалевку, а я и в окно не смотрю…
– Вообще, положено бы начинать с истории, – переключился Морской. – Эти земли в народе зовутся Занетечь – потому что за рекою Нетечь. В нее в свое время сливали столько отходов, что люди сами попросили ее засыпать, потому ее сейчас на карте не видать. Так вот, давным-давно здесь давали земли «москалям» – так называли отставных солдат. Отсюда и пошло название селения. Еще здесь было много старообрядцев – ведь изначально земли принадлежали купцу-старообрядцу Федоту Карпову. Потом уже сюда же перебрались и купцы, и ремесленники, и интеллигенция – из-за непригодности к земледелию тут все было довольно дешево, а центр – в двух шагах. Из известных вам персон позже тут жил композитор Исаак Дунаевский. В 10 лет он уже всё знал о своем предназначении. Впрочем, у них все знали. В семье было пять сыновей и одна дочь – и все посвятили себя музыке. Но в родной Лохвице были слишком маленькие квоты на ученичество еврейских детей, поэтому в музыкальное училище Исаака не приняли. Чтобы было понятно, на дворе стоял 1910 год. Тогда евреям было ох как несладко! В Харьковском музыкальном училище с квотами было попроще, но, чтобы получить право проживать в большом городе, старшему брату Дунаевского пришлось учиться на переплетчика, и им же и работать, а маленького Исаака записали к нему в ученики. Талант пробился: училище, консерватория, оркестр при театре. Покидая спустя 14 лет наш город, Исаак Дунаевский уже был блестящим, опытным музыкантом, ярким композитором, отличным репортером музыкальных направлений и заведующим музотделом наробразования…
