– А Бай-Ульгень непосредственно Богу отчитывается, да? – пожелал уточнить Глеб. – Или как?
– Когда надо, то все отчитываются, – несколько туманно изрек Иван и поспешил переменить тему: – Утром Анна заходила, про тебя спрашивала. Что-то часто она ходить стала, а, Глеб? Понравился ты ей, наверное, как думаешь?
Анна – смуглая, ладная, белозубая, была вдовой промысловика, сгинувшего без вести в тайге за год или два до появления Глеба в поселке. Глеб и сам чувствовал повышенное внимание с ее стороны к собственной персоне, но шутки Ивана на эту тему его несколько смущали.
– Анна – хорошая женщина, – произнес он сдержанно и максимально нейтрально.
– А то женись на ней, Йока, – продолжал рассуждать Иван, хитро посверкивая глазами. – Тоже свадьбу сыграем.
– Что-то ты сегодня такой веселый, Иван! – с досадой сказал Глеб.
– Потому что праздник! Ладно, не обижайся, шучу…
Они закончили конопатить и смолить лодку к обеду, потом долго отмывались в загодя растопленной женой Ивана баньке и, наконец, распаренные и довольные, неторопливо отправились к двору Чевалковых, уже полного ожидающих начала торжества гостей.
Село Тангуш насчитывало около шести десятков домов. Люди, которые жили здесь с незапамятных времен, называли себя теленгерами. Это была крохотная алтайская народность, о существовании которой Глеб до сей поры никогда не слышал. Разговаривали они как по-русски, так и на своем наречии, сильно напоминающем татарский язык. Впрочем, по-своему говорили меньше, в основном старики, хотя младшие поколения родной язык тоже понимали. Располагалось село в излучине реки, холодной и быстрой, как все сибирские реки. Те, кто основал когда-то этот поселок, выбрали место на редкость удачно. От господствующих зимой холодных северо-западных ветров его защищала высокая каменная гряда, образующая один из берегов излучины, а влага стремительной чистой воды со стороны другого, более низкого берега отгоняла комаров и гнуса, удерживая бесчисленные стаи кровососущих тварей на границе леса. Лес начинался в полутора километрах от околицы через заливной луг, с травами по пояс, который использовался всеми селянами как общественный выпас. К селу не вели никакие дороги или просеки. И летом, и зимой сообщение с другими очагами человеческой жизни осуществлялось только по реке – по воде или по льду. В селе не было даже постоянного снабжения электричеством: дома освещались лишь по вечерам, с шести до двенадцати, когда запускался работающий на солярке электрогенератор. Зато было телевидение и даже видеомагнитофоны – почти в каждом доме, хотя смотрели их нечасто.
За все время пребывание в Тангуше Глеб ни разу не видел здесь никаких гостей из большого мира. Иван рассказал, что за необходимыми товарами – горючим, оружейными припасами, сахаром, мукой и солью и прочим – селяне отправлялись по реке дважды в год, весной и в начале зимы невесть в какую даль к фактории. Туда в это время приходила плоскодонная самоходная баржа из областного центра с товаром, приезжали государственные и частные скупщики меха, элеутерококка и других даров природы, добытых аборигенами. В остальном же жители села полностью обеспечивали себя самостоятельно – на то были огороды и домашняя живность. К тому же тайга кормила щедро. В областной центр Андалинск, до которого от фактории на пароходе нужно было плыть еще почти целый день, вообще мало кто из селян добирался.
Несколько лет назад тангушцы осенью отправляли своих детей на всю зиму в школу-интернат, однако с наступлением новых времен, когда на отопление школы и питание детей власти окончательно перестали выделять деньги, практика эта прекратилась. Обучением детей на общественных началах занимались местный священник отец Акинфий и жена одного из селян, работавшая прежде бухгалтером в районе.
Областные и районные власти о селе Тангуш не то чтобы совсем позабыли, но вниманием не баловали, на что селяне ничуть не обижались. Не появлялся здесь ни участковый милиционер, ни налоговый инспектор, никакое иное официальное лицо. Да и что бы они тут делали? Преступлений в Тангуше (по крайней мере таких, о которых слышали за его пределами) не совершалось десятилетиями, доходов аборигенов сосчитать не удалось бы никому. Правда, три года назад во время выборов прилетела на вертолете целая команда, но событие это было позабыто селянами сразу после того, как кончилась привезенная агитаторами даровая водка и свежий хлеб. К слову сказать, городской хлеб тангушцам не понравился: спокон веку они предпочитали свой, домашний.
Была в Тангуше и связь с большим миром – старенькая рация в единственном общественном доме, служившем офисом бессменному старосте-паштыку – крепкому старику Турыеву и одновременно школой в зимний период. Хотя, как понял Глеб, связью этой пользовались тоже не слишком часто.
Вот и все в основном, что он успел узнать о селе и селянах за полтора месяца с того дня, когда неожиданный и резкий поворот судьбы забросил его в эти забытые Богом и властью места.
Сорок дней назад Иван нашел на берегу реки Глеба, лежащим без памяти, и привез в село. Что произошло предшествующим грозовым днем, Глеб объяснял весьма приблизительно. Скорее всего, его лодка натолкнулась в кромешной темноте бури на скалу, его выбросило за борт, он ударился головой о камень и в полубессознательном состоянии сумел каким-то образом доплыть до отмели, где сознание покинуло его окончательно. Иван привез его так и не пришедшим в себя, в бреду, с сильнейшим воспалением легких, балансирующим на тонкой грани жизни и смерти. Очнулся Глеб лишь через две недели, успев за это время получить у жителей села прозвище Йока – спящий. Он был здесь чужаком, но приняли его на удивление дружелюбно. Порой Глеба слегка смущало радушие, с которым относились к нему совершенно незнакомые прежде люди. Существовало, правда, одно исключение. Не раз и не два Глеб встречал напряженный и хмурый взгляд Акима Донгарова – невысокого, крепкого охотника лет сорока. Глеб спросил как-то Ивана о причинах неприязни, но тот лишь беззаботно махнул рукой: мол, не бери в голову. Впрочем, Глеб и сам догадывался, что отношение Акима к нему как-то связано с Анной…
По всей видимости, более всего он должен был благодарить за исцеление местного шамана Сихэрче, не отходившего, по словам Ивана, от его постели в течение многих ночей. Сихэрче вовсе не был первобытным шаманом и отнюдь не отвергал достижений современной медицины. К тому же Сихэрче имел образование фельдшера. Он исправно потчевал Глеба антибиотиками, дополняя курс лечения отварами трав, медвежьим жиром, всевозможными растираниями и паровыми банями. Так или иначе, духи подземного мира постепенно сняли свои притязания на тело и душу больного. Глеб начал медленно поправляться.
* * *
Наряды молодых выглядели потрясающе. Ыльчин был одет в ярко-зеленый халат-сырмал и туго подпоясан многоцветным тканым поясом. Длинное атласное платье Галины имело нежно-голубой цвет, на плечи накинут малиновый легкий кафтан. Они стояли посреди двора с торжественно-серьезными лицами, держась за руки, а вокруг них, ритмично ударяя колотушкой в бубен, медленными мягкими шагами кружил Сихэрче.
– Дуп! Дуп! – глухо звучал бубен.
