– Ну позовите завхоза, пусть поставит еще одну парту. Давно говорили, – отмахнулся директор и опять уставился в монитор.
– Ага. А он меня послушает?.. Скажите ему сами. – Женщина стояла спиной уже ко всем. И к директору и к нам, и держалась рукой за ручку двери, собираясь выходить.
– А давайте мы лучше пойдем, – это не выдержал Дима.
(Ну вот. Опять. Мы, пожалуй, пойдем. В клинику N. Но там дорого. Не дороже, чем у вас. Только там официальная оплата и никто не хамит. Как раз к тому времени приехала Агния и привезла свои деньги «из чулка».)
– Документы наши, пожалуйста, верните, – спокойно, вежливо и холодно говорил Дима. – В городе пятьдесят школ, что мы, школу для дочери не найдем, что ли… Что мы тут у вас забыли…
– Шестьдесят восемь, – машинально отозвалась голова директора из-за монитора, а женщина с помпоном вдруг оглянулась и уставилась на нас, как будто вдруг обнаружила, что в кабинете кто-то есть, кроме нее и директора.
– Тем более. Шестьдесят восемь школ. Лиза, пошли в гороно, выберем там что-нибудь, – Дима направился к двери.
Их как будто подменили, этих двоих. Скучно тут описывать, в моем дневнике, где Мистер Гослин, Агнешка, где Полина, Лали и ее чудесные родители, где доктор Натан, доктор Слава и Варений Алексеевич, скучно писать об этих двоих, как они выкручивались, растопырив глаза во все лицо. И те же слова, которые я помню от санитарки Дарта Вейдера: «А шо эти родители все такие нервные?!»
Я не знаю, буду ли я когда-нибудь родителем. Хотелось бы. Но я точно буду ужасно нервным родителем. Очень нервным родителем буду. Я уши поотрываю за такое поведение, за такое отношение к моим и чужим детям. Ничего-ничего, далеко ходить не надо. У меня впереди с вами схватка, господа, схватка из-за Мистера Гослина. Уж его я вам на съедение не дам. Не позволю обижать и разговаривать с ним спиной, не глядя в его умненькую славную мордашку. Я скажу: а ну в глаза ребенку смотрите! Вы же учителя! Вы же этому учились в университете. Призвание это ваше или нет? Почему у вас над входом написано «Здравствуй, школа», спрошу я, когда приведу Мистера Гослина в школу. А что надо? – робко меня спросят эти двое и учитель химии Гора. Я отвечу: как это что?! А ну немедленно напишите там «Здравствуйте, дети!» И вот что: они – да! – напишут. Напишут: «Здравствуйте, дети!» И так будет. DIXI.
#mister_goslin
Первого мая похолодало и пошел снег. Агнешка говорит, потому что горы близко. Снег вообще не падал, он висел в воздухе, как занавеска у Полины в комнате – молочная нездешняя прозрачная фата в крошечных вышитых снежинках. Он висел, как будто раздумывал, что ему дальше делать, оставаться тут или нет. Мистер Гослин вышел во двор, поднял голову в небо, распахнул ручки в стороны и вверх и стоял, покачиваясь, что-то лопоча и приговаривая. А мы с Кузей и Агнией завороженно смотрели на него в окно. Картинка, конечно, была ошеломительная: ярко-фиолетовая сочная персидская сирень, салатовые молодые листья, трава и Мистер Гослин в красной курточке и красной кепке посреди всего этого чуда, как маленький чародей, дирижирует и ворожит. И весь воздух, весь объем этого мира обозначен колким туманным невесомым покрывалом, как будто встряхнули волшебный новогодний шар.
– О чем ты говорил? – мы спросили его, когда он вернулся домой.
– Или туда, или фюда! – ответил Мистер Гослин, возя ложкой в тарелке с кашей.
– И что?
– И она уфла. Туда. Махнула юбкой и уфла.
Мы на всякий случай не спрашивали, кто она, куда ушла. Пусть у Мистера Гослина будет своя сказка.
#school #biology #vavilov
Полина была со мной строга, когда прочла сочинение об учителях. Нет, с точки зрения английской грамматики и лексики было написано верно. Претензии были к содержанию, мол, об учителях нельзя так писать. Но ведь heck! (блин!) (На полях: не зачеркнула! Хе-хе!) Значит, в глубине души она со мной согласна. А душа у нее ох какая глубокая и горячая. И про нервных родителей она тоже согласна. А чего ж – we’re bosom buddies! (Мы закадычные друзья!) Полиночка – генерал в нашей армии боевых черепах. Черепах-ниндзя. Банзай!
* * *
Полина выслушала мой устный рассказ о визите в школу по-английски и сказала написать подробное сочинение «Мой первый день в школе». Чтобы выплеснуть все-все раздражение и чтобы понять. А когда понимаешь мотив, не раздражаешься и не нервничаешь. Это я знаю, это важно. Ну ок.
Кароч, мне поставили парту. Кое-как втиснули. Пока делали перестановку, я стояла у двери рядом с той женщиной, которая с помпоном на голове (тогда я не знала, но догадывалась, что она завуч), и мы все ждали. И новые одноклассники меня рассматривали. Я, как всегда в таких случаях, когда нервничаю, была очень занята и сосредоточена: расстегивала и застегивала пряжку на моем новом рюкзаке, расстегивала и застегивала.
(А ведь в том времени, которое было «до», я помню, что как-то даже участвовала в конкурсе чтецов. И читала стихи, выставив правую ногу вперед в белых колготках в рубчик, а руки закинув назад. Что-то красивое читала. И диплом за это получила, и потом еще что-то было в этом роде… Люди, которые отобрали у нас квартиру, выбросили мои дипломы и грамоты в контейнер. Эти все свидетельства моих побед размокли и пришли в негодность. И диплом за первое место на конкурсе Леонтовича тоже выбросили. Я тогда «Игру в зайчика» и «Дударика» играла. Надо было два произведения. Все говорили, что я надежда и гордость, что у меня есть будущее. Но через месяц у меня поднялась температура на техническом зачете, когда я села за рояль в концертном зале нашей музыкальной школы. Учительница моя подошла к роялю вместе со мной и стала крутить стульчик, чтобы поднять его чуть выше, крутила, крутила. Я зачем-то смотрела, как он крутится, думала, зачем так высоко, и упала. Потом все там случилось. А два года назад родители продали пианино. Но я и так больше не хочу играть.)
Вот я стояла в классе, копалась в застежке рюкзака, а завхоз и какой-то парень ставили парту. И все встали, зашумели, другие парты сдвигали назад, чтобы поместилась еще одна, впереди. Я волновалась, как я, такая дылда, буду сидеть на первой парте и перекрывать всем вид на доску? Учительница нервничала, торопила завхоза и его помощника, вы что, не могли это на перемене сделать, вы отнимаете у меня время, у меня программа. Мы не успеваем. Завуч наконец сказала:
– Десятый «Б»! Познакомьтесь, у вас новая ученица. – И мне сказала, опять не глядя в лицо, а куда-то в стену, над головами учеников, что за манера. – Расскажи о себе, девочка.
(Капец просто! Девочек и мальчиков называть «десятый Бэ». Хорошо еще, что учеников называют не по номерам. Семьдесят восьмой, иди к доске! А я девочка, блин. Нет. Она сказала «девачька». Выше ее на две головы – девачька. Ну могла бы сказать – Лиза. Папка с моими документами была у нее в руках. Заглянула бы, прочла бы «Ли-за».)
А учительница биологии перебила ее:
– Какое «расскажи-э»?! К чему это «расскажи-э»? Почему на моем уроке?! У меня сегодня Вавилов. Вавилов! Так-так-так! Потом, на перемене расскажешь о себе, садись, садись, я не успею дать новый материал.
