Ничего им не будет. Пусть с этим живут.
Никогда не думала, что Хэттер на такое способен, что он такой взрослый и мудрый. Я даже на какой-то момент подумала, что он грузин, честное слово. Нет-нет, не потому, что я считаю, что грузины лучшие. Хотя да, я так думаю, прости, запуталась. Просто, понимаешь, Хэттер – человек чести. А мой папа говорит, что честь для грузина – это главное. Я думаю, для всех честь это главное, правда же? Независимо от национальности. Ведь он сказал чистую правду, Лизок. И странная акция Вики-Рены, глупых этих куриц, пусть Бог даст им немного ума в их пустые головы, она ведь случилась только от обиды. Они вдруг поняли, что им не дотянуться. И не стать такими, как ты. И они не могли осознать почему. В чем твое преимущество, в чем твоя загадка?! Что есть в тебе такого и где это купить, – ломали они голову, понимаешь, Лизок? Они недоумевали, что в тебе за уверенность такая и сила, почему ты молчишь и не воюешь, и не плачешь, и не умоляешь о прощении, и почему тебя абсолютно невозможно достать ни с какой стороны…
* * *
Мы были у тебя в больнице. К нам выходил Илай. Говорят, что он даже вчера принес свой ханг и тихонько играл под окнами реанимационного отделения. И медсестры сказали: когда раздалась эта музыка, Лиза открыла глаза. И осмысленно смотрела две или три секунды приблизительно! Медсестры побежали за врачом. Но врач не разрешил больше играть. Потому что разные там больные. Кого-то лечит музыка. Кого-то наоборот. Теперь Илай сидит там без ханга. Он втерся в доверие к какой-то медсестре Инне и один раз вечером просочился к тебе. Говорит, что ты лежишь с закрытыми глазами, но он уверен, что все слышишь. Не знаю, что он тебе говорил. Расскажешь потом, ладно? Обещаешь?
* * *
Между прочим, среди выпускников не оказалось никого, кто хотел бы выпускной, платья-шматья… А Вика просто молчит. Она не призналась, что это ее вина. И никто не признался в участии в буллинге. Но Вика очень плохо выглядит. Просто ужасно. Мне кажется, она наконец поняла, что на самом деле натворила. Она ведь думала, что это такие игры в песочнице, сегодня с этим не играем, завтра этого песком обсыпем, этого совочком побьем, а оказалось, человеческая жизнь. Слушай, Лиза, она все время ходит за мной, когда мы собираемся, хочет со мной разговаривать. И когда я смотрю ей в лицо, не решается. Боится. И другие, из ее компании, тоже боятся. Деньги брали… Где совесть у этих людей. Папа сказал, не должно быть у нас ничего общего с этими бесчестными детьми. И он прав.
* * *
Был педсовет в актовом зале. Пригласили нас с родителями. Мы договорились, что каждый скажет дома о том, что мы не хотим никакого выпускного бала, никакого ресторана, голубей этих бедных дрессированных и ужасного шествия через весь город, и парада мод тоже не хотим. Родители пошли с нами в школу и в ответ на заявление дирекции – «не устраивайте демострации, таким инвалидам детства, как Бернадская, помогает государство, им лекарства бесплатно, все лечение бесплатно» – сказали, что это «бесплатно» надо еще где-то достать, купить, передать и привезти и что взамен выпускного мы, и ученики, и родители хотим помочь и Лизе Бернадской, и другим больным детям. Как это все чаще и чаще делают выпускники в цивилизованных странах. Взрослая женщина, завучка-воспиталка, педагог, принялась убеждать, что это у нас один раз в жизни такой вечер, что это должно запомниться, и что скажет гороно, если в нашей школе провалится выпускной вечер… Директор знаешь что сказал? Он сказал: мы вам не верим. Вы что-то затеваете. Напишите нам сценарий вашего мероприятия, если вы не хотите наш сценарий. (Ты это слышишь, Лиза?! Сценарий мероприятия!) И пусть классный руководитель, – сказал директор, – нам принесет его. Понимаешь, Лизочка, они, которые знают нас с шести лет, нам не верят. По-моему, это не по-человечески – не верить детям, которые выросли у них на глазах. И по-моему, мы все-таки выросли довольно приличными людьми. За редким исключением. Как думаешь?
И вот когда директор сказал: «Мы вам не верим», – встала Гора, Горпина Димитровна, и сказала: «А я – верю». А за Горпиной встал всеми уважаемый наш физик Пауль Францевич и встала биологичка. Ну а Ирочка-англичанка с самого начала нас поддерживала и была с нами. И Оксана Ивановна. И все другие учителя.
* * *
Викин отец привез для тебя новый аппарат ИВЛ, искусственной вентиляции легких. По всему видно, что от этого Вике лучше не стало. Еще хуже. Я соглашусь с ней говорить. Но только тогда, когда ты откроешь глаза, Лизонька.
А еще, Лизонька, в школу приходил какой-то маленький мальчик из третьего класса. Он спрашивал, где ты. Он даже имени твоего не знает. Сказал, что очень высокая девочка обещала научить его, как стать человеком чести. Мы ему рассказали, что ты заболела, и он скис. Лизок, признавайся, это твой новый кавалер? Его зовут Лева. Сказал, что еще придет.
* * *
Мой брат Дато носит еду медсестрам. Они ему говорят, зачем. Он говорит, чтобы вы не отвлекались, чтобы покушали быстро и сразу лечили нашу Лизу. А его спрашивают, а Лиза тебе кто. А наш Дато как сверкнет глазами! И пошел домой. Это мой брат. И твой брат, Лиза! Смешной. Идет, руки в карманы. Резкий. Желваки ходят на щеках, слушай. Очень переживает. Очень, Лиза.
* * *
Полина Игоревна отложила визит в Бат. Мистер Гослин то у нее, то у нас. Там, у вас в доме, такое творится, не спят ночами. Они по очереди сидят у тебя там, умывают, расчесывают, какие у тебя красивые волосы выросли густые. Дмитрий Михайлович, твой папа уважаемый, приходит к тебе и читает книги вслух. Мистер Гослин скучает по тебе и плачет иногда. Но такой хороший мальчик, настоящий мужчина – плачет тихо, чтобы не огорчать родителей. Выкатывает губку нижнюю и бежит бегом в вашу с ним комнату, чтобы никто не видел. Утыкается лицом в твою постель… Полина с ним занимается. Читает ему книги, говорит о хорошем, о том, как будет летом, когда ты вернешься домой. Не подведи своего брата, Лизка родная!
* * *
Директор школы опять собирал родителей, потому что на собрание пришли чиновники из гороно. Наши родители, мой отец, отец Вики, отец Хэттера надели пиджаки и галстуки и от имени всех заявили опять, что их дети отменяют свой выпускной вечер и вместо этого все собранные деньги отдают для твоего лечения и реабилитации, а также для лечения и реабилитации других тяжелых детей. Господи боже, мне так понравилось это хорошее слово «реабилитация». Это значит, ты и другие тяжелые дети где-то будут отдыхать и восстанавливать силы. Будут радоваться, читать книги, слушать музыку и болтать с друзьями.
Мы все ждали во дворе, что они решат. А Хэттер сказал, ага, щас! они там что-то за нас решают, и прорвался на собрание. Вошел и с ходу сказал, что вы взрослые люди, а мусолите непонятно что, «можно-нельзя». Нам решать, что делать. Вы у нас спросите. Хотим мы выпускной вечер или нет.
– И тогда, – сказал Хэттер, – мы точно запомним наш выпускной бал на всю жизнь, по крайней мере, будем относиться к самим себе с уважением, – так сказал Хэттер, а мы подглядывали и подслушивали из-за полуоткрытой двери. И когда он так сказал, мы в коридоре все – два класса – все зашумели и захлопали. И наши родители, учителя наши, наша химичка Горпина Димитровна, историчка Оксаночка, Пауль Францевич, биологичка, Ирочка-англичанка и практически все-все учителя, которые у нас в классе преподавали, вышли к нам в коридор. А в зале остались только чиновники, директор и завучи. А наша классная, конечно, тоже была с нами. Хотя ей ведь несладко. Она только приседала от страха, прижимала ладонь ко рту и переживала, что ей попадет за плохое воспитание ее выпускников. Слушай, Лиза, разве мы плохо воспитаны? Я так не думаю.
