Покончив с этим, я шагаю к выходу и замечаю по пути, что некоторые журналы на стойках возле касс развернуты к покупателям не передней обложкой, а задней, с рекламой.
Это, видимо, постаралась Изабель. Я подхожу к стойке и переворачиваю ближайший журнал. Успеваю мельком заметить фотографию блондинки с ослепительной улыбкой, а затем мой взгляд падает на заголовок, набранный жирным желтым шрифтом: «ДЕСЯТЬ ВЕЩЕЙ, КОТОРЫХ ВЫ НИКОГДА НЕ ЗНАЛИ ОБ ЭЛЛИ ВИНТЕРС!»
Интересно, способна ли хоть одна из этих десяти вещей удивить меня. Сомневаюсь.
Моя сестра всю жизнь прожила тихо и спокойно, прямо как будто знала, что однажды попадет на обложки глянца. Отчасти мне хочется полистать журнал, но затем я решаю, что: а) это ненормально и б) Изабель, в конце концов, тратила время и силы, стараясь уберечь мою психику.
– Там внезапно нет ничего плохого! – кричит она из-за кассы. – Я просто подумала, что тебе не надо это видеть.
Показав подруге оттопыренный большой палец, я шагаю к двери, расположенной в дальнем конце магазина.
Мои вещи лежат в комнате для персонала, чудовищном помещении с оранжевыми стенами, зелеными пластмассовыми стульями и поцарапанным столом. Кто-то когда-то вырезал на нем фразу «Бекки любит Джоша», и каждый раз, сидя здесь во время перерыва – читая или делая уроки, – я гадала, что сталось с Бекки и Джошем. Они по-прежнему любят друг друга? Скучала ли Бекки так же, как я?
Впрочем, Бекки никогда не приходилось видеть лицо своей сестры на обложке журнала.
И сама она не светилась в желтой прессе.
Бр-р.
Скандал из-за фоток с выпускного по-прежнему причиняет такую боль, как будто в груди у меня застрял клубок терновника. Думать о нем – все равно что тыкать в больной зуб. Вроде бы отвлекаешься и забываешь, как это больно, но стоит сосредоточиться – и оказывается, что больше ни о чем ты думать не в состоянии.
А значит, сейчас мне нельзя думать об этом, иначе я, наверное, расплачусь прямо в подсобке «Быстро-вкусно». Трудно представить более унылый вариант развития событий. Это еще хуже, чем те сцены в кино, где умирают собачки. Поэтому – нет, никаких слез.
Я вскидываю на плечо свою потрепанную лоскутную сумку и шагаю к двери.
Когда я выхожу на парковку, на улице так ослепительно светло и жарко, что я щурюсь и лезу в сумку за солнечными очками. Нетрудно представить, чем я буду заниматься вечером. В основном сидеть в обнимку с кондиционером и читать новую мангу, которую вчера купила.
– Дэз.
А вот и больной зуб.
Супер.
Майкл стоит, прислонившись к желтому бетонному столбу перед магазином – ноги скрещены, темные волосы падают на глаза. Наверное, он долго репетировал эту позу. Майкл Дорсет просто чемпион по умению красиво прислоняться. Если бы существовали Олимпийские игры для Самых Сексуальных Парней, он бы каждый раз брал золото за Двойной Прислон.
К счастью, у меня теперь иммунитет к Двойному Прислону ©.
Надев очки, я грожу ему пальцм.
– Ни фига.
Майкл хмурится. У него очень нежные черты лица – круглые щеки, красивые карие глаза. И я готова поклясться, что он как-то так договорился со своими волосами, чтобы они ниспадали на лоб самым привлекательным образом. Месяц назад при виде этого человека я бы растеклась в лужицу. Я бы непременно протянула руку и отвела с его лица прядь волос. Я была влюблена в Майкла Дорсета с девятого класса. Он всегда тусил с ребятами поинтереснее, чем я (признаю, что очки и футболки не особенно меня красили), но наконец в прошлом году мы стали парой.
– Я совершил ошибку, – говорит он, сунув руки в карманы.
На нем невообразимо тесные джинсы – почти лосины, – а на запястье моя резинка для волос. Зелененькая.
Подавив детсадовское желание отобрать ее, я надеваю сумку на другое плечо.
– Это еще мягко говоря.
На парковке жарко, и я вдруг вспоминаю, что на мне, поверх одежды, по-прежнему надет зеленый магазинный фартук. Майкл весь в черном, как обычно, но, кажется, ему это совсем не мешает, наверное, потому, что жира у него в организме не больше шести процентов.
Я совершенно не хочу вести этот разговор здесь – и прохожу мимо, направляясь к машине.
– Послушай, – вкрадчиво говорит Майкл, направляясь следом, – давай хотя бы поговорим.
Асфальт скрипит у меня под ногами. Я не останавливаюсь. Хотя мы довольно далеко от пляжа, песок каким-то волшебным образом появляется здесь и скапливается в трещинах и выбоинах.
– Мы уже обо всем поговорили. Тут вообще нечего обсуждать. Ты пытался толкнуть наши фотки с выпускного.
Когда у тебя знаменитая сестра, ты сама тоже становишься вроде как знаменитой. Но, по ощущениям, тебе достаются только неприятные побочные эффекты славы. Ну, например, твой парень продает желтой прессе всякие личные фотографии.
Очевидно, у королевской семьи есть специальные люди, которые следят за такими вещами и довольно быстро их прикрывают. Честно говоря, от этого ситуация выглядит еще более стремной.
– Детка… – начинает он, и я отмахиваюсь.
Мне нравились наши дурацкие фотки с выпускного. Я думала, что они клевые. А теперь каждый раз, глядя на них, я понимаю, что и они тоже обросли неприятными ассоциациями из-за Элли.
Наверное, именно это и бесит меня больше всего.
– Я старался ради нас, – продолжает Майкл, и тогда я останавливаюсь и разворачиваюсь.
– Ты старался, чтобы купить ту навороченную гитару, – бесстрастно говорю я. – О которой твердил не умолкая.
У Майкла делается несколько пристыженный вид. Он засовывает руки в карманы, поднимает плечи и качается на каблуках.
– Но мы оба любим музыку, – произносит он, и я закатываю глаза.
– Тебе никогда не нравилось то, что слушаю я, ты не позволял мне включать музыку в машине, ты…
Роясь в заднем кармане, Майкл перебивает меня – еще одна его привычка, от которой я не в восторге.
– Да, но послушай…
Он вытаскивает телефон и что-то ищет в нем. Я уже собираюсь развернуться и пойти к машине, когда из магазина вдруг доносится крик, который разлетается по всей парковке:
– НИКАКИХ ПАРНЕЙ!
Я поворачиваюсь к «Быстро-вкусно» и вижу миссис Миллер, хозяйку магазина, которая стоит на тротуаре перед входом, уперев руки в бока. Волосы у нее некогда были выкрашены в рыжий, но успели вылинять до персикового оттенка. И они такие редкие, что сквозь них просвечивает череп.
– НИКАКИХ ПАРНЕЙ НА РАБОЧЕМ МЕСТЕ! – вопит она и грозит мне пальцем.
Кожа у нее под мышкой дрожит от этого движения.
– Я уже не на работе, – отвечаю я и добавляю, указав на Майкла: – И это не парень. Это одушевленные джинсы.
