Майлз смеется и качает головой:
– Не исключаю. Старушка Глиннис – цепной пес режима.
– Пожалуйста, пожалуйста, скажи мне, что ты хоть раз назвал ее старушкой в глаза.
– Нет. Предпочитаю, чтобы мой язык оставался у меня во рту, а не висел у нее на стенке.
Скрестив ноги, я поворачиваюсь к нему:
– Я тебе дам миллион долларов, если ты это сделаешь.
Майлз смотрит на меня, склонив голову набок:
– Миллион?
– Ну или сколько у меня лежит дома в кошельке. Кажется, фунтов пять вашими странными деньгами.
– Знаешь что? – говорит Майлз и тоже откидывается назад. – Я назову Глиннис старушкой, если ты пообещаешь выпить «Кубок Пимма». Залпом.
Я морщусь и высовываю язык:
– Фу.
И он вновь смеется, и я улыбаюсь в ответ, а затем опускаю глаза и понимаю, что наши руки почти соприкасаются.
Майлз прослеживает мой взгляд и перестает смеяться.
Это просто руки, которые лежат на одеяле. Его – изящные, с длинными пальцами, и мои – с облупленным лаком и колечком на мизинце.
Дождь утихает, но я всё еще слышу, как он слегка барабанит по крыше. Справа от меня потрескивает и дымит очаг. А еще я слышу звук собственного дыхания, которое немного учащается. Майлз вздыхает, и мы продолжаем разглядывать наши руки, между которыми крохотный промежуток…
Мы бывали ближе друг к другу. Например, на балу, когда мы танцевали, расстояние между нашими телами было намного меньше, чем теперь. Черт возьми, в парке я вообще сидела у него на коленях.
Но там всё делалось напоказ, а сейчас…
Сейчас всё по-настоящему.
Рука Майлза немного приближается, и наши мизинцы соприкасаются – и от одного легкого прикосновения по моему телу проскакивают искры.
Втянув воздух сквозь зубы, я тоже придвигаю руку ближе.
Дверь с грохотом распахивается, и мы с Майлзом таким драматичным движением шарахаемся друг от друга, словно нас застали голыми. Майлз даже издает какой-то странный звук, нечто вроде испуганного взвизга – я бы непременно поддразнила его за это, если бы сама не вскрикнула: «Ничего не было! Ничего не было!»
На пороге стоят Элли и Алекс, по-прежнему в твидовых костюмах. Дождь капает с зонтика, который Алекс держит над головой.
Он хмурится, а Элли смотрит то на меня, то на Майлза, скрестив руки на груди.
– Мы увидели вашу машину на обратном пути и догадались, что вы здесь, – говорит Алекс, и Майлз быстро кивает, вытирая ладони о штаны.
– Да-да, хорошо, что мы не забрались далеко.
Алекс с улыбкой оглядывается.
– А здесь уютней, чем мне казалось, – произносит он. – Молодец, что развел огонь.
Откашлявшись – в десятитысячный раз за сегодня, – Майлз поворачивается к очагу, берет кочергу и тушит пламя, засыпая дымящийся торф пеплом. Огонь гаснет, и одновременно пропадает всё обаяние этого места. Я поднимаюсь и подхожу к сестре, пытаясь выкинуть из головы последние несколько минут.
– Ты спасла нас! – говорю я бодро, и Элли слегка прищуривается.
– Спасла или помешала? – негромко уточняет она.
Закатив глаза, я забираю сырую куртку и шагаю мимо Элли к машине Алекса, в которой, слава богу, есть крыша.
Майлз садится рядом. Мы не произносим ни слова, пока катим к Бэрд-хаусу.
И держим руки на коленях.
Глава 30
Я никогда не привыкну к такому количеству чая.
Мы вернулись в Эдинбург и провели тут уже пару дней, но в последнее время, куда бы мы ни пошли, нас все поят чаем. Вечер во дворце? Чаю. Встреча с Глиннис по поводу свадьбы? Выпейте чаю. И даже в ателье нам предлагают чай.
Я беру у улыбающейся ассистентки фарфоровую чашечку, стараясь не звякнуть ею о блюдце, иначе Эл услышит и снова меня выбранит. В последнее время она только так себя и ведет – вечно злится, если я в чем-то небезупречна. Мне всегда хочется огрызнуться в ответ, но, с другой стороны, я понимаю, что, наверное, именно так сестра себя чувствует каждый день. Ее оценивают, придирчиво осматривают, выискивают в ней недостатки. Наверное, Эл становится легче, если она сама может на кого-нибудь сорваться. Не знаю.
Во всяком случае, мне удается не зазвенеть чашкой, и я даже не морщусь, сделав глоток, хотя чай слишком крепкий, слишком горячий и слишком несладкий, на мой вкус.
Мы с мамой сидим в специальной примерочной, в дальней части ателье. Разумеется, невеста будущего короля не пойдет в магазин. Мы купим платье непосредственно у мастера, и примерки обставлены, как шпионские миссии. От дворца утром отъехали две подставные машины – одна от парадной двери, другая от черного хода, возле кухни. Но нас там не было; мы вышли через пятнадцать минут через еще один потайной ход для прислуги и сели в самое обычное такси. Ничего изысканного.
Все мы в головных уборах и солнечных очках. Мы с Элли в простых бейсболках, а мама в ярко-розовой соломенной шляпке с цветами, которая просто обязана привлечь к ней максимум внимания. Но такая уж моя мама по жизни.
Мы еще не видели платья Эл, потому что она хочет сделать сюрприз. Зато на стенах висят эскизы различных свадебных платьев, и все они достаточно изысканные, чтобы подойти будущей королеве. Я прищуриваюсь, разглядывая одно из них поверх края чашки.
– У тебя будет закрытое платье? – спрашиваю я. – Или в церкви допустимо декольте?
Откуда-то из недр студии Эл отзывается:
– Это сюрприз!
– Это платье, – буркаю я, радуясь, что она меня не слышит.
Зато мама слышит – и вытягивает ногу, чтобы коснуться моей голени мыском туфли.
– Не ворчи, – просит она.
Поставив чашку на маленький мраморный столик, я говорю:
– Я не ворчу. Вот, смотри.
И демонстрирую широкую улыбку, которая выглядит так, словно в меня выстрелили шприцем с успокоительным. Мама смеется и качает головой.
– Вы с отцом – два сапога пара.
– Принимаю это как комплимент.
– Да уж.
Мама наклоняется и похлопывает меня по коленке, балансируя чашкой на блюдечке.
– Ты молодчина, детка. Я знаю, что тебе нелегко. Газеты, фотографии, бал… и этот мальчик.
Ага.
Этот мальчик.
Мы с Майлзом почти не виделись с тех пор, как вернулись в город. Мы разок прогулялись по Роял-Майл – ради Глиннис, – но оба держали руки в карманах и почти не разговаривали, только отпускали случайные комментарии про погоду и магазины. Абсолютно нейтрально и очень скучно.
Заголовок в итоге гласил «ОНИ НЕ ДЕРЖАТСЯ ЗА РУКИ?», поэтому Глиннис осталась не вполне довольна. Но после того вечера в убежище мне было как-то неприятно изображать влюбленность. И в любом случае я скоро еду домой. Фотки с конной прогулки и с бала сделали свое дело: больше никто не говорит про меня и про младшего принца. А не далее чем вчера появились размытые снимки целующихся Себа и Тэмсин. Статья называлась: «Где Себ, там Тэм!» (и я решила, что это как-то надуманно).
