Глаза у Глиннис лезут на лоб, и она издает какой-то странный звук.
– Разумеется, для газет, – возражает она. – Именно поэтому вы и проводите время вместе.
Не сводя с Майлза взгляда, она упирается руками в бока.
– А поскольку репортеру «Сан» несколько дней назад удалось сфотографировать, как Себ и Дэйзи вместе выходят из паба через заднюю дверь, у нас просто нет выбора.
Блин. Надо было догадаться, что мы не так неприметны, как думал Себ.
Я открываю рот, чтобы объяснить Майлзу, что в нашем визите в паб не было ничего незаконного – ну, отчасти было, хотя не между мной и Себом – но он по-прежнему смотрит на Глиннис.
– Мне всё равно, – отвечает он и, стиснув мою руку, продолжает: – Я много раз выручал членов королевского семейства и не возражал. Но не в этот раз. Не с Дэйзи.
И Майлз проходит мимо Глиннис, таща меня за собой. Когда мы, держась за руки, выходим из сарая на свет, я буквально роняю челюсть.
– Ты только что велел королевской семье отвалить?
У него дергается мускул на подбородке, но, кажется, только потому что Майлз борется с улыбкой.
– Кажется, да, – отвечает он.
И это уже, несомненно, улыбка.
Которую немедля запечатлевает камера – я слышу несколько щелчков и торжествующе воздеваю наши сцепленные руки.
– Впрочем, ты напрасно старался, – говорю я. – Конечно, ты поступил великодушно, я впечатлена и даже в восторге, но…
Я качаю головой и смеюсь.
Слегка склонив голову, Майлз смотрит на меня, и его пальцы в моей руке сжимаются и разжимаются.
– И все-таки, – говорит он. – Мы не можем помешать людям делать снимки, но не обязаны для них позировать. Не притворяться, не использовать это… – Он тянет меня за руку, – для чьей-то выгоды.
Я киваю и думаю о тех фотографиях с выпускного, которые чуть не попали в газеты, о том, с какой особой остротой я начала сознавать присутствие папарацци. О том, как я надеялась, что Элли не станет впутывать меня, живущую во Флориде, в свою здешнюю жизнь, и что люди рано или поздно обо мне забудут.
Не забудут, если я буду встречаться с одним из Королевских Мародеров. Даже если он наименее одиозен.
Майлз хмурится.
– В чем дело? – спрашивает он, но, прежде чем я успеваю ответить, появляется Себ. Пиджак у него распахнут, волосы живописно растрепаны, глаза горят, а дыхание…
Отступив на шаг, я зажимаю рот рукой.
– Господи, ты что, упал в чан с виски? – спрашиваю я и оглядываюсь.
Мы с Майлзом в курсе, что Себ – ходячая проблема, но широкая публика до сих пор вряд ли сознавала масштабы бедствия.
– Ты знала, что Флора спит с Тэмсин? – напрямик спрашивает он, проводя рукой по волосам.
– Что? Нет! – восклицает Майлз испуганно, и, к сожалению, мое «нет, не знала» запаздывает на несколько секунд.
Майлз смотрит на меня и отступает.
– Подожди… тебе что-то об этом известно?
– Не про то, кто с кем спит, – отвечаю я, заправляя волосы за ухо. – Но в целом… ну да, типа того.
Я поворачиваюсь и смотрю на Себа, с болью сознавая, что фотографы рядом, а он дико пьян. На публике.
– В чем проблема? – шепотом спрашиваю я. – Тебе же не нравится Тэмсин.
– Ну а вдруг? – отзывается он. – Вдруг я уже решил, что она мне нравится? Кто знает…
Закатив глаза, я бормочу:
– И это самый завидный холостяк в Шотландии. Умолкни, сердце…
К нам приближается Дон, тоже под хмельком, слегка покачиваясь. Я тяну Себа за руку и негромко говорю:
– Послушай, может, найдем какое-нибудь спокойное место и всё обсудим? Где-нибудь… не на виду.
Но Себ отталкивает мою руку.
– Нет.
Майлз шагает вперед и берет его за плечи.
– Старик… – начинает он, но Себ отстраняется.
– Не надо, – предупреждает он.
– Всё дело в словах… – поморщившись, ворчу я, но Себ, который до сих пор умудрялся выглядеть плюс-минус пристойно, совсем слетел с тормозов.
– Блин, я не понимаю, – говорит он жалобно и буквально кричит, указывая на меня: – Я тебе не понравился, но из всех возможных вариантов ты выбрала Монтерса!
Я открываю рот, но Себ отмахивается и продолжает:
– Ой, только не надо врать, что вы притворяетесь. Вы с первого дня строили друг другу глазки.
Мое лицо вспыхивает, и я испуганно восклицаю:
– Неправда!
Майлз тоже сбивчиво возражает:
– Мы с Дэйзи… ну… совсем недавно поняли, что…
– Ой, да заткнись ты, Монтерс, – перебивает Себ, упираясь руками в бедра. – Я не слепой. Подружка Дэйзи называет меня придурком, Тэмсин предпочитает Флору… Разве я не красив? Разве мои фотки не висят на стенах у миллиона девушек по всей стране? Я просто…
Себ качает головой, и я смотрю на Дона, который хихикает поверх своего стакана с сидром.
– Кто позволил ему так напиться? – спрашиваю я.
Дон пожимает плечами.
– Шербета нет, Спиффи сидит со своей лодыжкой, Гилли на поле, Монтерс слишком занят тобой, а зна-а-ачит… – Он тычет себя в грудь и лучисто улыбается. – Это был я!
Смеясь, он хлопает Себа по спине:
– Всё нормально! Человек имеет право расслабиться.
Я умалчиваю о том, что Себ не столько расслабляется, сколько дает волю чувствам – но слова в любом случае излишни, поскольку спектакль продолжается.
– И Элли туда же, – мрачно говорит Себ.
Теперь уже я шагаю вперед и хватаю его за пиджак, не думая о фотографах.
– Себ, замолчи.
– Элли любит Алекса. Глупого скучного Алекса. А я! – Он вскидывает руку и чуть не попадает мне по лицу. – Но я же интереснее. Я к-купил ей дом.
– Ты пытался украсть его у фермера. И тебе всего семнадцать, – напоминаю я.
– Но я люблю ее, – отвечает Себ, и из-за наших спин раздается голос:
– Что?
Прекрасно. Супер-супер-супер. Именно этого нам и недоставало.
Там стоят Алекс и Элли, встревоженные и смущенные. Они держатся за руки, и на мгновение я представляю себе, какую феерическую картину они видят: я держу Себа за лацканы, рядом стоит Майлз, а пьяный Дон идиотски хихикает.
Грудь Себа вздымается и опускается под моими руками; он делает глубокий вдох, и я надеюсь… молюсь…
– Я люблю Элеонору, – объявляет он, и мы на секунду застываем.
А потом Алекс – добрый, благородный, спокойный Алекс – с размаха бьет брата по лицу.
