Но когда Майлз шагает по лестнице, не оборачиваясь, мне вдруг становится очень больно. И эта боль кажется абсолютно настоящей.
Глава 35
Дома, во Флориде, адски жарко.
Отчасти мне это нравится – я люблю нежиться на солнце, вдыхать соленый воздух, любоваться яркими цветами. Первые несколько дней я так и делаю. Я отдыхаю после перелета, лежа на покрывале на заднем дворе и наблюдая, как по листьям пальм бегают крохотные ящерки. Я густо мажусь кремом от загара, и запах кокоса напоминает, что я дома, что всё случившееся в Шотландии ушло в прошлое.
Конечно, рамками прошлого оно не ограничивается – приготовления к свадьбе, которая состоится в декабре, идут полным ходом. А значит, мне придется вновь столкнуться с тем, что осталось в Шотландии. У нас с Элли всё в порядке – по крайней мере, хоть здесь проблем нет – но я опять встречусь с семейством Алекса. С Себом.
С Майлзом.
И от этого больно по-прежнему. До моего отъезда мы не разговаривали, и, пусть даже у меня благодаря Шербету есть его мэйл, я не стала рисковать. Всё так запуталось, что, по-моему, лучше уж не усложнять. Я думала: может быть, когда я уеду, Майлз восстановит свое положение во дворце, а к моменту свадьбы летние события уже утратят остроту.
Наверное, я выдаю желаемое за действительное.
Иза сказала, что в блогах только об этом и писали. После возвращения я даже не осмеливалась выходить из дома, потому что боялась обнаружить свое лицо на всех обложках.
Просто удивительно, как королевская семья обыграла инцидент на матче. Судя по тому, что рассказала мне Иза, эта история хранит следы когтей Глиннис. Нигде нет ни слова о том, что Себ признался Элеоноре в любви. Алекс ударил брата, потому что он якобы бросил тень на мою репутацию. Меня выставили этакой распутницей, которая внесла разлад в ряды Мародеров, и, хотя Майлз и Себ вообще-то не ссорились – ну, если серьезно – наверное, итоговый результат в любом случае был бы тем же самым.
Первые несколько дней после возвращения из Шотландии я в основном сижу на заднем дворе или в своей комнате и болтаю с Изой (и – да, прошу ее читать блоги). Мне слишком страшно выходить. Здесь, в Пердидо, папарацци никогда нас не беспокоили, но это было до того, как я попала в историю, и теперь каждый раз, лежа во дворе, я боюсь услышать щелканье фотоаппаратов. На всякий случай я даже загораю в одежде, а не в купальнике.
На четвертый день моего добровольного затворничества ко мне в комнату приходит папа – в пестрой рубашке и в шортах, переделанных из старых джинсов. Седые волосы растрепаны, темные очки сдвинуты на затылок, а на кончике носа едва держатся обычные.
Иными словами, папа как он есть.
– Ну? – говорит он, и я, нахмурившись, смотрю на него поверх ноутбука.
– Что?
– Хватит, – отвечает папа, обводя жестом мою комнату. – В воду.
Он хочет, чтобы я вышла из дома.
Я отползаю дальше, подтянув колени к груди.
– Нет. Никакой воды, я никуда не пойду.
Но когда у папы такое настроение, его невозможно переубедить.
– Ты не можешь вечно сидеть в комнате, Дэйзи, – напоминает он. – Рано или поздно придется пойти в школу, ну или найти работу, просто чтоб всё было по-честному. Мы не в состоянии содержать дармоеда, сама понимаешь.
– Миссис Миллер предлагает мне вернуться в магазин, – негромко говорю я. – Но я не…
– Ты не хочешь видеть себя на обложках журналов, – заканчивает папа и подмигивает. – А может, не хочешь возвращаться в рабство, после того как отведала шикарной жизни?
Я вспыхиваю – полагаю, папа на это и рассчитывал.
– Ничего подобного, – отвечаю я, и он пожимает плечами.
– Ну так докажи. Ступай в магазин прямо сейчас и лично скажи миссис Миллер, что на этой неделе ты уже готова встать за кассу. Слабо?
Поэтому через пятнадцать минут я вновь оказываюсь в царстве линолеума и дешевого хлеба – и морщусь, проходя мимо журнальных стоек. Иза не работает сегодня, за кассой сидит Брэдли, с которым мы учимся в одной школе. Увидев меня, он машет рукой. Больше ничего, никаких странных взглядов. Приветственный жест – и только.
Я уже начинаю думать, что всё обошлось, но тут замечаю ближайшую обложку.
«БЕЗ УМА ОТ ДЭЙЗИ!»
Почему они так упорно тащат мое имя в заголовки?
В журнале моя фотография – до того как Алекс и Себ успели сцепиться. Мы стоим с Майлзом – а сбоку небольшая врезка, с изображением принцев.
У меня что-то обрывается в животе, колени подгибаются, внутренности словно превращаются в жидкость. Мне становится нехорошо. Я уже готова развернуться и выбежать из магазина.
Но папа не позволяет.
– Подожди минуточку, – говорит он и подходит к стойке.
– Папа, – зову я, стараясь не повышать голоса, но в нем явственно звучит отчаяние.
Он то ли не слышит меня, то ли игнорирует.
– Ну, – произносит он, листая журнал, – это всё правда?
Застигнутая врасплох и полная замешательства, я немо смотрю на него и качаю головой.
– Значит, они врут? Принц не был безумно влюблен в тебя, и ты не уходила от Себастьяна к его лучшему другу?
Я краснею – и радуюсь, что в магазине почти пусто.
– Нет, – шепотом отвечаю я. – Ты же знаешь.
– Знаю, – подтверждает папа. – Ну, по большей части. Честно говоря, сомневаюсь, что хочу знать всё. Далее. Твоя мама знает правду. Элли тоже. И, наверное, Изабель.
Я тереблю край футболки:
– Не понимаю, к чему ты клонишь, папа.
Он ставит журнал обратно на стойку, кладет обе руки мне на плечи и заглядывает в глаза.
– Есть хоть один человек, чье мнение для тебя важно, который думал бы, что это правда?
В магазине тихо, не считая музыки в динамиках, периодического поскрипывания тележек и писка сканера. И на папин вопрос очень нетрудно ответить.
– Нет, – говорю я. – Никого нет.
Папа пожимает костлявыми плечами.
– Ну вот и всё.
Кивком указав на журналы, он добавляет:
– Твоя сестра теперь живет странной жизнью, и ты невольно в нее втягиваешься, просто потому что Элли – часть нашей семьи. Даже когда ты здесь, даже когда всё вокруг кажется нормальным. Но ты… – он слегка стискивает мои плечи, – ты можешь оставаться нормальной, Дэйзи Мэй. Пока помнишь, что самое главное – это правда, и пока она известна тем, кто любит тебя.
И мне вдруг становится страшно, что я расплачусь прямо посреди магазина и после этого никогда уже не верну себе утраченную гордость.
– Спасибо, папа, – с трудом выговариваю я, и он быстро обнимает меня.
