– Всем было тяжело, – сказал Опалин.
– Нет, не всем, – тотчас возразила Ванда. – Некоторые очень даже хорошо жили… Я что-то хотела сказать, ты меня сбил.
– Мы про квартиру начали, – напомнил Иван.
– А, ну да. – Ванда незаметно почесала одну ногу в чулке другой. Ножки у нее были на загляденье. – В общем, Алексей придумал, что устроит меня на работу, а там через газету выбьет мне квартиру. Я, знаешь, работать не особо рвалась…
«Ну кто бы сомневался».
– …но он уже все продумал. Хотел выставить одного белого, который у них служил…
– Какого белого? Басаргина?
– О, ты уже все знаешь. Да, его.
Черт возьми. Никак, ну никак нельзя было выключать Максима Александровича из числа подозреваемых.
– Короче, Алексей собирался уволить Басаргина, меня определить на его место, а потом, значит, сделать мне квартиру. Тут лето, отпуск, его жена стала приставать с отдыхом. Он не особо хотел ехать, но в конце концов согласился. Стал уговаривать меня, чтобы я тоже поехала – я ни в какую.
– Почему? – необдуманно спросил Опалин.
– Потому. Давиться в поезде, чтобы потом смотреть на какие-то горы, купаться в грязной воде и покупать фрукты втридорога? Мне и дома хорошо. Отдельная комната, целый месяц – сама себе хозяйка. Разве не красота?
Если до этого момента у Опалина имелись иллюзии, что Ванда могла питать к своему любовнику какие-то чувства, то сейчас они развеялись окончательно.
– В общем, я сказала ему, что у меня возникли осложнения и я не могу уезжать из Москвы. Вдруг врач понадобится. Только тут он отвязался.
– Какие осложнения?
– Да после аборта очередного, – ответила Ванда, исподлобья глядя на него. – Ты что думаешь – эта комната мне легко досталась? Ха! Ничего подобного. Еще как пришлось раскорячиться…
Опалин смотрел на нее, и, хотя он видел красивую девушку, которая, как он понимал, пыталась веками проверенным методом подняться из низов, его начало охватывать отвращение. Он был слишком правильным, слишком принципиальным, чтобы одобрять торговлю собой, с какой бы целью это ни делалось. Ванда была ему противна, и он ничего не мог с этим поделать.
– Ты часто с ним виделась?
– Ну, как часто… Несколько раз в неделю.
– Он свои дела с тобой обсуждал?
– Было такое.
– Кто ему угрожал?
– Да никто, по-моему. Он со всеми умел ладить. Один только раз получил писульку какую-то, она его встревожила.
– Что за писулька?
– Бумажка с угрозами.
– И как она к нему попала?
– В бумаги на столе сунули. Там он ее и нашел.
– На каком столе?
– Ну, стол у него на работе. Туда ему и положили эту бумажку, но не на видное место, а среди других. Я ж тебе толкую…
– Ты эту бумажку видела? Он ее тебе показывал?
– Показывал.
– И как она выглядела?
Ванда задумалась.
– Обыкновенная тонкая бумажка, сероватая такая. На ней слова, печатными буквами. Писали карандашом.
– Слова помнишь?
– Точно не помню. Что-то вроде того, что он сдохнет.
– Дальше что было?
– Да ничего. Кто-то из редакции на него зуб имел и решил его попугать. То есть я тогда так подумала. А сейчас уже не знаю. Он же пропал.
– Может, сбежал?
– Он хотел после отпуска меня взять на работу и квартиру выбить, – твердо ответила Ванда. – Не мог он сбежать. Да еще без семьи. Он бы их не бросил.
– Раз уж ты говоришь, что в курсе его дел… Какие у него отношения были со Склянским?
– Ну, они считались друзьями, а так-то Алексей не очень был к нему расположен.
– Почему?
– Я тебе не скажу. У меня неприятности могут быть.
– Нет. Склянский вчера застрелился.
– Застрелился? – удивилась Ванда. – Значит, я была права. Я всегда говорила Алексею, что тот плохо кончит, а он мне не верил.
– А почему ты решила, что он плохо кончит?
– Да он же пустое место. Только и умел, что щеки надувать. Мог час говорить без перерыва, потом пытаешься вспомнить – о чем говорил-то? Что хотел сказать? Ничего не вспомнишь. Трепло. Жена из него веревки вила. Кстати, ребенок, который будто его, на самом деле от шофера.
Тут, признаться, Опалин прикипел к месту:
– Это кто тебе сказал?
– Сама догадалась. Видела их как-то, всех вместе. Жена все головой в сторону шофера вертела, и ребенок на него похож. Удачно она овдовела, теперь этот дурак ей мешать не будет. Может даже снова замуж выйти. Везет же некоторым…
– А почему Колосков не любил Склянского?
– Потому. Склянский важничать любил. Сделает что-нибудь и потом ведет себя так, словно ты по гроб жизни ему должен. Вон, о комнатке моей так говорил, словно мне отдельный особняк выделили. А это же клетушка.
– Колосков много зарабатывал?
У Ванды вырвался смешок.
– Если бы мало, я бы в его сторону и не посмотрела.
– Он тебе признавался, сколько украл в газете?
– Он не крал. Ему сами деньги давали.
– За что?
– За многое. Ну, там, срочную рекламу вне очереди поставить или скидку выбить, если ее много. Еще он мог сделать рекламу получше, чтобы все побежали покупать, и похуже. За «получше» тоже приплачивали отдельно.
– И как это проводили по документам? У Колоскова наверняка был сообщник в редакции.
– Да нормально проводили. По бумагам все чисто. Платили-то ему лично, по договоренности.
– Он когда-нибудь обманывал заказчиков?
– Никогда. Потому ему и платили без проблем. Знали: если взялся, то обязательно сделает. Он еще смеялся – чтобы успешно взятки брать, надо иметь репутацию лучше, чем у какого-нибудь честного человека.
– То, чем он занимался, – не выдержал Опалин, – это мошенничество с использованием служебного положения.
– Правда? – Ванда колюче прищурилась. – А ты докажи. Только я сразу предупреждаю: если дойдет до суда, я от всех своих показаний откажусь.
– В семье знали о его делах?
– Конечно, знали. Он жене украшения покупал, дочку водил к Ламановой
[8], платья шить. Сын тоже ни в чем не знал отказа. Хочешь в шахматы научиться – вот тебе шахматы, и учебники, и преподаватель. Всё они прекрасно понимали, только делали вид, что это их не касается. Они на нем ездили, привыкли, что он их обеспечивает. А он тоже, знаешь ли, человек, ему внимания хотелось…
