Он попрощался с Бергманом и ушел. Опалин бы не удивился, если бы водителю Харулину надоело его ждать и он бы уехал, но шофер был на месте и только поднял кожаный верх, чтобы защитить сиденья от дождя.
– Ты не промок? – спросил Иван, забираясь в машину. – Мог войти внутрь, пока гроза гремела…
Харулин метнул на него иронический взгляд и стал заводить мотор.
– Я-то когда-нибудь войду, – пообещал он. – Вперед ногами. Куда я денусь… Но, извини, при жизни буду держаться от этого дерьма подальше.
Опалин засмеялся, но по дороге в Большой Гнездниковский снова сделался серьезен. Убийство Кирпичникова, можно сказать, практически раскрыто, но Колосков? Что делать с его загадочным убийством и, главное, где искать того, кто его убил?
Глава 22
Романс
– Конечно, это колечко с того ограбления, – сказал Логинов, возвращая украшение Филимонову. – Комиссионный магазин Ройзмана, выломали стену, унесли сейф, деньги и ценные вещи. Ну, вот все и прояснилось…
В кабинете начальника шло оперативное совещание, и причиной его был Опалин, вернее, сведения, которые ему удалось раздобыть.
– Какая у нас рабочая версия? – спросил кто-то из агентов.
Терентий Иванович сделал жест в сторону Опалина, предоставляя ему слово.
– Есть банда, в ней как минимум трое: здоровяк, любитель резать глотки, он же левша, и брюнетка, – заговорил Иван, волнуясь. – Они заманили Кирпичникова. Он был слесарь, и хороший… Я думаю, им требовался кто-то, вскрыть сейф. Почему он проглотил кольцо, я не знаю. То ли хотел надуть подельников, то ли понял, что его все равно убьют, и решил оставить нам улику…
– Ваня, в твоей версии до черта дыр, – буркнул Логинов, насупившись. – Первое: слесарь не обязательно умеет открывать сейфы. Второе: если свой медвежатник по каким-то причинам отпадает, обычно ищут другого.
– Хорошо, тогда найди другое объяснение, – огрызнулся Опалин. Он терпеть не мог, когда его при своих пытались выставить дураком.
– Тихо, тихо, – вмешался Филимонов. – Держите себя в руках, молодой человек… Первое: у нас есть кольцо. Второе: труп человека, который был слесарем. Третье: мы вышли на парикмахерскую. Будем ее разрабатывать. Объект надо взять под круглосуточное наблюдение и установить личности тех, кто там бывает. Поэтому мы сделаем вот что…
Пока они оговаривали детали слежки и обсуждали, кто и в какое время будет ее вести, в другой части Москвы Варя Басаргина накрывала на стол с чувством, которое трудно было бы понять тому, кто никогда не переживал крушения своей страны. Она ощущала необыкновенный подъем, и в то же время ее не покидала убежденность, что все словно вернулось на свои места и она, как когда-то ее мать в большом доме, принимает гостей. И пусть вместо дома была комната в коммуналке, а продукты для ужина они с Максимом добыли не без труда, Варе все равно казалось, что жизнь наконец-то налаживается, а дальше будет только лучше. Кошка, устроившись на спинке кресла, с изумлением наблюдала за царящей в доме суетой, потом прищурилась, сладко потянулась и мягко перепрыгнула на рояль. Оттуда, впрочем, ей пришлось уйти – Варя вдруг решила, что груда вещей, наваленная на крышку, не самым лучшим образом характеризует хозяев дома, и принялась лихорадочно все разбирать.
– Варя! Ну зачем? Варя, ну честное слово, он не такой человек, который станет обращать внимание…
– Давно надо было выбросить всех этих мертвых бабочек, – бормотала Варя, мечась по комнате и рассовывая по углам застекленные коробки, – господи! Как же я их не люблю! Увижу бабочку на булавке – и прямо мороз по коже…
Басаргин взирал на нее с изумлением: он не помнил, чтобы она хоть раз упоминала об этом. Впрочем, пока они были скитальцами, смешно предъявлять к окружающему их пространству какие-то требования.
– Когда, он сказал, придет? – спросила Варя.
– Часов в восемь. По телефону буркнул, что у него какое-то собрание. Комсомольское, наверное…
– Ты ему говорил, чтобы он был осторожен? У нас тут хулиганье…
– Варя, он с оружием, что с ним может случиться?
– Вина не хватает, – пробормотала Варя, глядя на стол. – Сходи к управдомше, попроси у нее.
– Варя!
– Ты заметил, что с тех пор, как он тут появился, соседи стали как шелковые? – спросила Варя. – И все со мной здороваются… Сходи к ней за вином, я знаю, у нее есть.
Смирившись, Басаргин отправился в Каноссу
[12], то есть он думал, что ему сейчас предстоит унижаться, выклянчивая лишнюю бутылочку у жены человека, которого он глубоко презирал. Но вышло совсем иначе: ему вручили аж две бутылки вина («деньги отдадите потом»), объявили, что он прекрасно пишет («я всегда читаю ваши очерки в газете») и пригласили заходить еще.
«А ведь Ваня всего лишь служит в угрозыске, – думал писатель, когда, нежно прижимая к себе бутылки, шел по коридору в свою комнату. – Будь он, к примеру, из ГПУ… ох, боюсь даже представить, как бы меня здесь зауважали…»
– Я принес вино, – сообщил он, входя в комнату и ставя на стол бутылки. – Ты где?
– Тут я, – донесся из-за ширм голос Вари. – Юбку подшиваю. Опять похудела, ну что ты будешь делать!
Тут, пожалуй, стоит сделать маленькое отступление и пояснить, что худоба считалась тогда признаком болезненности, как, впрочем, и излишний вес. Например, Кострицына свои выкройки для газеты рассчитывала на 48-й размер, который считался усредненным стандартом.
Когда Варя вышла из-за ширмы, Басаргин заметил, что она надела свою ярко-синюю юбку, которую обычно приберегала для более торжественных случаев, и надушилась. Флакон французских духов, купленный еще до всех революций, давно должен был разбиться, но благополучно пережил потрясения и стоял у Вари на столике, на самом видном месте, как напоминание о том, другом времени. Духов на дне оставалось немного, и жена писателя их берегла. Басаргин знал об этом, и его немного озадачила подобная расточительность.
– Варя, не вскружи ему голову, – сказал он то ли в шутку, то ли всерьез.
Варя обернулась и поглядела на мужа с неудовольствием.
– Ах, опять эти твои шуточки… – Она с досадой стала переставлять тарелки на столе. – Мне просто хочется показать ему, что есть другая жизнь. Он совершенно… – Она поискала слово, которое точнее всего описывало бы, что она чувствовала, и наконец нашла: – Неприкаянный. Это же ненормально – в его возрасте только и делать, что гоняться за бандитами.
– Ну, знаешь ли, он сам выбрал эту работу, – сказал Басаргин.
Он и сам не мог понять, почему его задевало, что Опалину вдруг стало уделяться столько внимания. «Уж не ревную ли я? До чего же глупо. Ей 35 лет, мог бы, кажется, не волноваться на этот счет. Болван!»
