– Варя… – шепнул Басаргин, легонько коснувшись ее руки.
– А?
– Как ты сегодня пела…
– Рояль немножко расстроен, – со вздохом отозвалась Варя после паузы. – Может, пригласить настройщика?
– У нас нет денег.
– Ну, у нас их никогда не будет, – усмехнулась жена. – Это я уже поняла.
Дверь скрипнула. Вошел Опалин. На лице его словно лежала большая темная тень. Он машинально поправил манжеты и взял фуражку.
– Извините, мне надо идти.
– Что случилось? – спросила Варя.
– Убийство. Во Дворце труда… И труп нашли в вашем крыле. – Он повернулся к Басаргину.
Писатель оторопел:
– То есть как? Но… Кто же это?
– Пока неизвестно, – ответил Опалин. Он надел фуражку и воинственно добавил: – Но мы обязательно узнаем. Да!
Глава 23
Банкрот и Вымысел
На следующее утро Петр Яковлевич Должанский сошел с трамвая, привычным жестом ощупал карманы, проверяя, не лишили ли его карманники честно нажитых копеек, и двинулся к Дворцу труда. Его сутулая фигура была практически незаметна в толпе служащих, и все же Басаргин разглядел его.
– Петр Яковлевич!
Должанский остановился, и писатель подошел к нему.
– Доброе утро, Максим Александрович.
– Какое, к черту, доброе, – перебил его Басаргин. – У нас убийство.
– У нас? – Тут, признаться, Петр Яковлевич поглядел на собеседника с некоторым недоверием. – В смысле, в редакции?
– В редакции, не в редакции, называйте это как хотите, – ответил писатель. – Один из ваших поэтов. Его нашли мертвым в чулане, где уборщики держат ведра, швабры… и прочее в том же роде.
– Так, – сказал Должанский с тяжелым вздохом. – И кто он?
– А черт его знает! Беспалову он назвался Карповым. Шура говорит: запомнил его только потому, что поэт был готов сменить фамилию на «Пушкин», лишь бы его печатали.
Должанский задумался.
– Честно говоря, никакого Карпова я не помню, – признался он. – А почему он обратился к Беспалову?
– Принял его за вас, – ответил взвинченный писатель и стал рассказывать, что Карпов появился во Дворце труда в тот же день, что и Опалин.
– А, ну да, ваш знакомый, – кивнул Должанский. – Который еще занял мой кабинет.
Именно так, а потом он вызвал на допрос Беспалова, и появился Карпов, который хотел пристроить свои стихи и искал Петра Яковлевича. И теперь Карпов мертв.
– Если вы думаете, что я убил его из-за стихов… – усмехнулся Должанский.
– Господи, о чем вы говорите! – вырвалось у Басаргина. – Я просто хотел вас предупредить, чтобы вы знали, в чем дело. Сейчас в редакции агенты угрозыска допрашивают всех, и я не знаю, как это на нас отразится, учитывая… ну… все обстоятельства. Колоскова ведь ищут до сих пор, и слухи ходят самые нехорошие. Вообще мне раньше казалось, что работники угрозыска… скажем так, звезд с неба не хватают. Но я тут понаблюдал за одним из них, вы знаете… Одно дело он раскрыл, не имея на руках практически ничего. И второе…
– Я надеюсь, вы не слишком с ним откровенничали?
– О чем? – спросил Басаргин с нескрываемой досадой.
– Обо всем. О жизни, например.
– Я ничего ему не говорил. И вообще, я общаюсь с ним только по необходимости.
– И поэтому устраиваете званые вечера? – с ироническим прищуром осведомился Должанский.
– Кто вам сказал? – вырвалось у пораженного Басаргина.
– Не важно. Допустим, домработница Ракицкого живет этажом выше вас, а у Ракицкого язык без костей.
– Никогда не замечал…
– А вы ничего не замечаете, Максим Александрович. Не понимаете, что вы рыба в прозрачном аквариуме и все ваши движения видны как на ладони. Да, да, в нашем тесном обществе вы – рыба. Будьте осторожны, – добавил Должанский другим тоном. – Не все из тех, кто наблюдает за аквариумом, безобидны.
– Вы говорите загадками, – проворчал писатель. – Черт возьми, Петр Яковлевич, что происходит?
– Понятия не имею. Спросите у вашего приятеля из угрозыска, он вам разъяснит. В конце концов, это его дело.
И, сухо улыбнувшись, Петр Яковлевич проследовал мимо писателя и отправился в свой кабинет.
По пути его несколько раз перехватывали взбудораженные коллеги, чтобы сообщить сенсационную новость, которую он уже знал.
– Это Петров убил! – горячилась Теплякова. – Я говорила, что нельзя его пускать в редакцию! Я всегда говорила, что он опасен!
– Зачем ему убивать какого-то поэта, которого даже не печатают? – спросил Черняк в изнеможении.
– Затем, что он ненормальный!
– Я вам верю, – заметил Фарбман с усмешкой, – вы, должно быть, специалистка в таких делах!
Но пытаться оскорбить Теплякову было бесполезно: она сама могла оскорбить любого, не гнушаясь никакими средствами:
– Литературный импотент! Идите сочиняйте ваши дурацкие шуточки о безбожниках! Все равно вы больше ни на что не способны!
– Не завидуйте, дорогая: хорошая шутка стоит романа!
– Я тебе не дорогая, паршивый урод!
– Спасибо, что просветили, дешевая моя! – ответил Фарбман, иронически кланяясь. Ответом ему был новый виток оскорблений, и Должанский ушел, не дожидаясь окончания этого ругательного поединка.
Едва он сел за стол и ответил на пару звонков, как к нему заявился агент угрозыска – не уже знакомый Петру Яковлевичу Опалин, а Логинов. Должанский ответил на вопросы и по просьбе агента взглянул на тело. Его вытащили из чулана и положили на пол, прикрыв каким-то покрывалом, которое сохранилось тут с тех пор, когда Дворец труда был Воспитательным домом. Петр Яковлевич посмотрел на труп и покачал головой:
– Нет, я его не видел.
– Вы уверены?
– Конечно. Если бы я не был уверен, я бы так и сказал.
Они вернулись в кабинет Должанского, и Логинов стал расспрашивать заведующего отделом поэзии о полотере Петрове:
– Вы его знали?
– Ну… как все. Он постоянно тут появлялся.
– Как по-вашему, он мог убить Карпова?
– За что? – изумился Петр Яковлевич.
– Вот и я тоже хотел бы знать. – Логинов вздохнул. – Один из свидетелей вспомнил, что вчера видел Карпова во дворце с довольно большой тетрадкой. Вероятно, это были его стихи – с такой же тетрадкой он приходил в редакцию в прошлый раз. Однако, когда вчера поздно вечером обнаружили труп, при нем не было ни бумаг, ни документов.
– Вы хотите сказать, – начал Должанский после паузы, – что Петров мог его убить из-за стихов?
