Что делал Петр Яковлевич в следующие четверть часа, неведомо, зато известно, что через пятнадцать минут к Дворцу труда подкатил автомобиль, в котором обычно ездил Оксюкович. Из него выбрались двое мужчин – Ракицкий и Антон, причем второй нес тяжелый портфель.
– Все, дальше я сам, – сказал Антон. – Можете идти и как следует отметить ваш выигрыш.
– Не так уж много я взял в отличие от некоторых, – проворчал Ракицкий, которого задел тон его собеседника. – Пойдемте.
– Вы что же, думаете, я удеру с этими деньгами? – Антон начал злиться.
– Товарищи, товарищи! – К ним с широкой улыбкой подошел Должанский. – Все в порядке, Антона уже ждут наверху, меня послали за ним. Не надо привлекать внимания посторонних… Идемте, Антон. Нет-нет, не через главный вход, а через черный. Через главный не надо… Идем!
Ракицкий пожал плечами и отправился в пивную, а Антон и его спутник двинулись к черному входу, который был расположен так неудобно, что почти никто им не пользовался. Бухгалтер, раздраженный выказанным ему недоверием, шел по лестнице, храня угрюмое молчание. Теперь отчим будет долго вещать о долге, о совести, распекать его, кашлять, дымить трубкой, которую ему пытались запретить все доктора, к которым он обращался. Умирающий будет поучать живого, который его переживет. И какого черта мать связалась с этим убожеством? Пока Оксюкович еще ходит, но чахотка – болезнь коварная, сляжет он, и что тогда? Матери придется с ним мучиться, потому что Натка, сводная сестра, вряд ли захочет с ним сидеть, ее куда больше интересуют другие ве…
Земля ушла у него из-под ног, он стал заваливаться набок, не понимая, что происходит, но чувствуя ужасную слабость. Все, о чем он думал, чем жил, потеряло всякое значение, он остался один, беспомощный, перед лицом чего-то непонятного и огромного, что должно поглотить его без остатка, и только с предпоследним вздохом понял: это смерть.
– Мама, – пролепетал Антон.
Взгляд его застыл. Должанский аккуратно вытер платком шило, которое вонзил своему спутнику в сердце, забрал портфель с деньгами и стал быстро спускаться по лестнице.
Глава 24
Осиное гнездо
Когда в передней затрещал звонок, Надя навострила уши, пытаясь угадать, кто стоит за дверью. «Для Шурки рано, и звонит он иначе, Машка дома, Ксения тоже…» Звонок нетерпеливо затрещал вновь.
– Иду, иду! – прокричала Надя, на ходу вытирая руки о фартук.
В глубине души она смутно надеялась на то, что, может быть, почтальон принес телеграмму, но, обнаружив на пороге мрачного Опалина, ни капли не удивилась. «Ишь зачастил… Небось подняться хочет. Алексей Константинович-то фигура, не то что всякая мелочь…»
– Ксения Александровна дома? – спросил Иван.
– Подожди, я скажу ей, – решительно объявила Надя и немного косолапой походкой двинулась к гостиной. Опалин не стал возражать. Через минуту Надя высунулась из двери и поманила его.
– Я так понимаю, есть новости? – проговорила Ксения Александровна, нервно улыбаясь.
– Есть, – сказал Опалин. – Присядьте, пожалуйста.
Она сразу посерьезнела и опустилась на краешек дивана, глядя на Опалина снизу вверх.
– Вы его нашли, – пробормотала она.
– Это его вещи? – спросил Опалин, выкладывая перед ней часы, обручальное кольцо и бумажник, заляпанный какими-то разводами. Он открыл крышку часов и продемонстрировал надпись внутри.
Ксения Александровна подняла на него потухший взор и тихо сказала:
– Тут не хватает печатки.
Печатка. Черт возьми! Опалин нахмурился. Не исключено, что ее спер кто-то из тех, кто обнаружил труп. Или тот, кто сопровождал ящик в морг. Или, наконец, кто-то из служащих морга. Хотя, конечно, мог взять и убийца, но тогда совершенно непонятно, почему он оставил куда более ценные часы.
– Мама? – Маша показалась в дверях. – Что происходит?
– Уйди, – попросила мать сдавленным голосом.
Но дочь никуда не стала уходить. Она подошла, увидела часы, все поняла и села рядом с матерью.
– Как он умер? – спросила Ксения Александровна.
– Его убили.
– Как?
– Его тело нашли в ящике, который закопали на пустыре. Мы… мы выясняем подробности.
– Его ограбили? – потерянно спросила Ксения Александровна.
– Часы и остальное было на трупе. Кроме печатки, ничего не пропало.
Теперь эта печатка будет путать им все карты. Ох, как нехорошо, как скверно!
– Вы узнаете его вещи? Я напишу протокол. Дайте мне лист бумаги, пожалуйста.
– Я принесу, – сказала Маша и побежала за бумагой.
– И чем писать, – сказал Опалин ей вслед.
– Мой муж не вор, – неожиданно сказала Ксения Александровна, гипнотизируя Опалина взглядом.
Он понял, что она держится из последних сил, и не стал спорить.
– Алеша не вор, – продолжала вдова настойчиво. – Он не вор…
Она закрыла лицо руками и заплакала, но когда Маша принесла вырванный из тетрадки лист и ручку, усилием воли взяла себя в руки. Домработница подала хозяйке платок, и женщина стала вытирать слезы.
Опалин написал, что Колоскова Ксения Александровна признала вещи, принадлежавшие ее супругу, перечислил их, задержавшись на основных приметах, и протянул лист вдове для подписи.
– Мне придется снова вас спросить, – сказал Иван. – Кто мог ненавидеть вашего мужа?
– Ненавидеть?
– Да, так, чтобы его убить самым жестоким образом. Вам ведь известно о записке, которую он получил? Так вот, тот, кто ее написал, выполнил свою угрозу. Ваш муж действительно умер в муках.
– Я не знаю… – пробормотала Ксения Александровна, теряясь.
Вообще-то ему надо было спросить собеседницу о Наде, о том, насколько она грамотна, о том, не случалось ли у нее конфликтов с Колосковым, о ее поведении в последнее время, но никак нельзя в присутствии медведицы, которая все время маячила где-то поблизости.
– Вы подумайте хорошенько, – сказал вдове Опалин, поднимаясь с места, – я не тороплю. Я вас вызову в Большой Гнездниковский, когда вы немного успокоитесь, и мы обо всем потолкуем. Хорошо? Вещи вам возвратят позже, а пока они проходят как улики.
Так он показал себя тактичным и понимающим сотрудником угрозыска, хотя на самом деле всего лишь не хотел, чтобы Надя услышала, как он копает под нее. Ксения Александровна прошептала:
– Спасибо вам за все.
Тут Опалин по-настоящему смутился и пробормотал, что он ничего особенного не сделал, но его собеседница упрямо продолжала:
– Нет ничего хуже, чем это ужасное неведение…
Она снова заплакала.
– Надя, останься с мамой, – неожиданно объявила Маша. – Я провожу товарища…
