* * *
Аргументов за и против того, чтобы выйти на работу, было много, но Ирина стеснялась самой себе признаться, что главное, почему она склонялась к «против», это нежелание показаться коллегам в своем нынешнем утолщенном виде. Хотя и коллег-то почти не осталось в строю, но основные красотки на месте, и злорадству их не будет предела, когда они увидят бесформенный колобок вместо изящной дамы.
Это представлялось Ирине таким позором, что она отнекивалась до последнего и даже ущипнула Кирилла за ногу, чтобы заткнулся, но он только повторял, что будет очень рад посидеть с детьми и помочь торжеству справедливости хотя бы косвенным образом. Вот и получилось, что отказаться от предложения Павла Михайловича значило выставить себя вздорной стервой, которой плевать на все, кроме своих прихотей.
Накормив Володю, Ирина распахнула шкаф и задумчиво уставилась в его глубины. Старинные дверцы мерно поскрипывали, чуть слышно пахло нафталином и сухим деревом. Платья печально свисали с плечиков, будто намекали, что больше ничем не в состоянии помочь своей хозяйке. Ирина всегда любила облегающие модели, самонадеянная дурочка.
Ни на что не надеясь, она перебрала вешалки. Нет, нигде нельзя ничего распустить и надставить, придется идти в черных трикотажных брюках, которые ей когда-то сестра привезла из ГДР, и в единственной просторной вещи – мохеровом свитере. Господи, она и так потеет из-за лактации, а в свитере вообще ужас будет. Тут взгляд упал на половину Кирилла, и Ирина вспомнила, как слышала на детской площадке, что прогрессивные женщины делают из сорочек мужей элегантные блузки. Отрезают обшлага рукавов, воротник, оставляя что-то похожее на стоечку, и пожалуйста вам дивная красота, можно так носить, а можно и навыпуск с тонким пояском, а что застежка на мужскую сторону – так это только придает пикантности.
Ирина примерила сорочку Кирилла. Да, до размеров мужа ей еще толстеть и толстеть, не дай бог, конечно. Этот аварийный вариант не годится, так что же делать?
Казалось бы, все просто – если нет в гардеробе подходящей вещи, надо ее купить. Но это для слабаков с гнилого Запада, а у нас жизнь – борьба.
В залах универмагов годами пылится никому не нужное убожество. Или фасон жуткий, или цвет, или фактура ткани такая, что начинаешь чесаться и потеть, только взяв вещь в руки, или сшито криво, а чаще всего все эти параметры счастливо совпадают.
За чем-то приличным приходится стоять километровые очереди или доставать у нужных людей. Знакомствами с работниками торговли стремились обзавестись все, а Ирина стеснялась. Во-первых, лицемерить неловко вообще, а когда твой объект прекрасно понимает, ради чего ты перед ним расстилаешься, вдвойне противно. Но главное, она судья и должна быть свободной в своих решениях, а это не так просто, когда ты попал в паутину нужных знакомств. Сегодня тебе по дружбе сделали импортную стенку, а завтра попросят оправдать или назначить слишком мягкое наказание. А как же иначе, ведь первое правило дружбы – это взаимовыручка.
Ирина усмехнулась. Почему-то правило «ты мне – я тебе» объявлено мещанским, его высмеивают в фильмах, фельетонах и даже мультиках с незатейливой моралью: «Надо быть бескорыстным». И как бы особо и не возразишь, конечно, надо. Только игра в одни ворота тоже не должна вестись. Еще Пушкин говорил, что нет ничего безвкуснее долготерпения и самоотверженности.
А у нас хоть Пушкин и наше все, два этих качества возведены в ранг величайших добродетелей. Если дружба, то отдай последнюю рубаху, если любовь – то под ноги ляг, чтобы другому мягко ходить было, ну и работать ты должен ради людей, естественно. Есть такое слово – призвание, если кто не в курсе.
Попробуй отступи от этой модели, и сразу ты эгоист, мещанин и торгаш, пьешь чай из блюдечка и живешь низменными интересами.
Ирина сама долго не понимала, как правильно. На работе всегда выручала, разбирала трудные дела, помогала коллегам найти правильное решение, а после никто даже не вспоминал о ее вкладе. Будто и не она придумала изящный выход.
Сидела с чужими детьми, устраивала чужих родственников в больницы и хорошие школы, одалживала деньги – словом, выручала. Сама просить не любила, но когда пришлось, то реальность оказалась немножко не той, как она ожидала. Выяснилось, что слово «нет» произносится людьми очень легко и непреодолимых препятствий, оказывается, очень много.
На переезд им с Кириллом никто денег не одолжил, в хороший роддом тоже не устроили, ту кроватку, которую она хотела, не отдали, в общем, знакомые решили, что раз она и так хороший человек и всегда выручает, то ради нее можно не напрягаться.
Ирина страшно разозлилась тогда, особенно из-за кроватки. Ведь она же подарила этим людям на рождение ребенка целых двадцать пять рублей, потому что знала об их трудном материальном положении, а они теперь жалеют ей им самим ставшую ненужной кроватку, купленную на те самые деньги!
Злость была острой и мучительной. Но тут в голове что-то щелкнуло, и Ирина поняла, что то был подарок, а не вложения. Она хотела сделать приятное людям и радовалась их радости, и все, тема закрыта. Про тот четвертной надо забыть и не ждать на него никаких дивидендов, а то, что эти люди превратились в последних жлобов, жалеющих кроватки для лучших подруг, это их личное дело, и нечего обижаться и тем более судить.
Свои деньги, усилия и чувства – все это надо дарить, а не вкладывать. Сделал и забудь, не жди награды. Только помни, что дар – это когда ты даешь то, чем сам хочешь поделиться, а не то, что вырвали у тебя силой.
Любишь человека – приласкай его, обними, утешь, накорми и попарь в баньке, но потому, что тебе это хочется для него сделать, а не в мрачной надежде, что благодаря твоим танцам вокруг него он изменится и станет таким, как ты хочешь.
Нравится работа – трудись, решай непростые задачи, сиди допоздна, но когда этого требует душа, когда распирает от азарта. Например, врач. Он может сказать себе – я гуманист и подвижник, поэтому буду всю ночь стоять по колено в крови у операционного стола, и спасенная жизнь будет мне наградой. Но общество не может ничего требовать от него, когда у врача кончилось рабочее время. Не имеет права оно сказать: «Ты гуманист и подвижник, поэтому топай к операционному столу, а наградой тебе будет спасенная жизнь». Только одно может общество – заплатить врачу огромные сверхурочные, чтобы у него оставался стимул при необходимости задержаться на работе, если вдруг моральные устои резко упадут.
Ирина улыбнулась. Хорошо, что вспомнилось это правило: или дари, или не давай. С ним ситуация становится попроще. Хочется ей выручить коллектив? О да! Хочется обеспечить Демидовой душевное спокойствие, чтобы она лечилась, зная, что никто ее не подсидит? Безусловно. Строго говоря, это получится как раз не дарить, а отплатить за науку.
А хочется ли ей снова разбирать сложные дела? Стыдно признаться, но да. Кормящая мать, надо думать исключительно о ребенке, а ей вот прямо не терпится нырнуть в хитросплетения доказательств.
А Кирилл? Любит ли он жену и детей? Наверное, да, что бы там она себе ни придумывала, и согласился просто потому, что хочет подарить возможность супруге вернуться к любимому делу и поддержать коллектив.
