И когда рассматриваешь одно дело об изнасиловании и выясняется, что мужчина просто не хотел жениться, и его поставили перед выбором – колония или ЗАГС, следом другое, где якобы насильник оказывается давним любовником жертвы, а заявление – месть, что он отказался уйти от жены, и в третьем деле тоже любовник, не купивший дорогой подарок, то поверить четвертой жертве оказывается уже не так просто.
Нельзя путать изнасилование с тем, когда все просто идет немножко не так, как хочется.
Женщины, пытающиеся манипулировать правосудием, вызывали у Ирины омерзение, они в ее глазах были как те грабители на дорогах, которые прикидываются ранеными, чтобы заставить водителя остановиться и открыть машину. Они не только убивают и грабят, но и наносят косвенный вред – теперь редко кто останавливается, чтобы оказать помощь настоящему пострадавшему.
Ирина поправила прическу. Все-таки Кирилл у нее золото, а не муж! Целый день просидел с детьми, а когда она пришла, отпустил в парикмахерскую. Совсем что-то она обнаглела…
Вздохнув, Ирина одернула пуловер. Все-таки работа пошла ей на пользу. Не сильно похудела, но с лица ушла одутловатость, а все потому, что вечно ей попадаются нестандартные, с вывертом, дела! И чем проще кажется на первый взгляд, тем заковыристей оказывается процесс.
Вот сейчас как поступить? Куда приделать эти лживые откровения Полины? Как вообще должен реагировать юрист, когда публично заявляют о преступлении мертвого человека? Куда направлять определение? Сразу апостолу Петру?
Тут Ирина сообразила, что родные и близкие Пахомова сейчас могут Полину просто разорвать, и поспешила к залу. Полина стояла в коридоре рядом с каким-то невысоким парнем. Лицо его показалось Ирине знакомым, но она не стала вспоминать, где его видела.
Главное, никто не бьет девушку за клевету, хоть она это заслужила.
Лживая, холодная, эгоистичная стерва! Но разве это не лучшее доказательство, что сегодня она говорила правду? Ирина остановилась.
Она помнила себя в двенадцать лет, как страстно хотелось тогда повзрослеть, скорее стать самостоятельной, и, конечно, о великой любви она тоже мечтала. В общем-то, только о ней и думала, книги, фильмы, песни – только о любви. Влюбленность в старшеклассника, который в упор ее не видел и имени не знал, фотография Олега Янковского под подушкой, песенник, все это было в сказочном мире детства, из которого ей поскорее хотелось вырваться.
А когда появляется, будто волшебник, взрослый сильный мужчина, и говорит, что ты избранная и достойна того, чтобы причаститься взрослой жизни прямо сейчас, разве ты не пойдешь за ним? Пойдешь с трепетом и радостью, а в душе будет звучать песня из рок-оперы «Юнона и Авось»: «Я тебя посвящаю в любовь!»
И можно, наверное, быть счастливой и даже не почувствовать боли, если мужчина искусный любовник, только душу он действительно убьет. Кажется, что приобщилась тайн взрослого мира, но это не те тайны, не та жизнь, а грязь, тоска и безнадежность.
Ирина подошла к Поплавской.
– Спасибо, что нашли в себе мужество рассказать правду. Если хотите, вы можете идти домой.
Полина пожала плечами:
– Останусь, если не возражаете.
Молодой человек украдкой показал Ирине свое удостоверение:
– Не волнуйтесь, Ирина Андреевна, я присмотрю за девушкой.
– Хочется узнать, не зря ли я чернила память покойного, все-таки это не самое достойное занятие, – усмехнулась Полина, – о мертвых либо хорошо, либо ничего, а я вот нарушила. Не знаю, стоило ли оно того?
– Слушайте, жизнь редко позволяет нам роскошь выбирать между хорошим и плохим, – улыбнулся парень, – обычно между плохим и очень плохим, а если повезет, то между плохим и непонятным. Все правильно вы сделали, Полина Александровна, даже не переживайте.
Ирина вернулась в кабинет, из которого страшно несло никотином, несмотря на открытую форточку.
– Я так и знал! – горячился Кошкин. – Так и знал, что с этим Пахомовым что-то не то!
– Почему? – удивилась Ирина.
– После его фильмов у меня на душе всегда оставался неприятный осадок.
– Да? А вы не сейчас это осознали?
– Никак нет! Я думал, что это потому, что он не воевал, а все оказалось намного хуже.
– Подождите с выводами. Помните, перед началом процесса я призывала вас абстрагироваться от личности Пахомова и от его вклада в мировой кинематограф? Так вот и сейчас ваш долг – не принимать показаний Поплавской во внимание. Мы с вами рассматриваем дело, в котором Пахомов является жертвой преступления, совершенного по мотивам личной мести, его извращенные наклонности, если они и имели место быть, для нас с вами ничего не значат. Плохих людей нельзя убивать точно так же, как и хороших.
– Но это уму непостижимо…
– Мы с вами – народный суд, то есть суд человеческий, а не божий, – отчеканила Ирина, – и полномочия наши ограничены тем, что мы назначаем справедливое наказание за совершенное преступление. Вопрос, кто достоин жить, а кто нет, не относится к сфере нашей компетенции.
Тут на пороге возникла Ольга Маркина и сказала, что заявляет ходатайство о допросе новых свидетелей: Галины Михайловны Волковой, соседки Фельдмана в деревне, его сестры Ларисы Фельдман и ее несовершеннолетней дочери Зинаиды.
Ирина опустилась на стул и сжала виски пальцами. Все ясно…
– Может, направим дело на доследование? – осторожно спросила она.
Маркина усмехнулась:
– Ирина Андреевна, если вы действительно хотите справедливого наказания, как только что говорили, то надо решать самим и обязательно сегодня.
Ирина кивнула. Гособвинитель дело говорит. Сейчас у них есть фактор внезапности, а до завтра Пахомова очухается, начнет трезвонить в высшие эшелоны власти, и их заткнут самыми жестокими методами. Единственное, что можно противопоставить власть предержащим, – это готовый приговор, грамотный, со всеми доказательствами.
– Так, ладно, – Ирина встала, – сейчас допросим эксперта, потом Волкову, а Лариса тем временем пусть везет дочку. Ребенок сейчас где, в школе?
– Сказала, что да.
– Отлично. Пусть захватит педагога какого-нибудь поприличнее. Девочку будем допрашивать на закрытом заседании, согласны, Ольга Ильинична?
– Безусловно.
– И знаете что еще? Давайте-ка удалим подсудимого из зала.
– Но этим мы грубо нарушим его права.
– В исключительных случаях закон нам это позволяет. Других доказательств у нас в любом случае не будет, остается только сличать показания. Допросим ваших новых свидетелей, а потом пусть Фельдман расскажет, как оно было, и сравним. Все, давайте, через минуту начинаем. Товарищи заседатели, предупреждаю сразу: вам предстоит несколько очень трудных часов, но я прошу вас, крепитесь и во что бы то ни стало держите себя в руках.
