Судья нахмурилась.
– Пожалуйста, Ирина Андреевна!
– Хорошо. Перерыв десять минут.
Судья с заседателями пошли на выход, а Полина откинулась на жесткую спинку казенной скамьи и закрыла глаза. Повезло этой девочке, вон сколько народу поднялось на ее защиту. Дядя вырвал из рук подонка и готов мотать срок, лишь бы только не мучить ее, мама поит валерьянкой и утешает, и даже незнакомая женщина едет на перекладных за сто километров, лишь бы изобличить сластолюбивую мразь Пахомова. А Полине пришлось справляться самой, один на один с чудовищем. Никто не заступился за нее, и она проиграла свою битву.
Она тяжело вздохнула и вдруг поняла, что на душе нет ни зависти, ни злобы, ни привычной мучительной жалости к себе, а только радость, что для кого-то все закончилось хорошо, и странная мысль, что этот мир, наверное, не самое плохое место, раз в нем живут такие люди, как Семен Фельдман.
Зачем только обвинитель попросила перерыв? Судья, кажется, отличная тетка, а от таких прилизанных дам, как прокурорша, можно ждать любой подлянки.
* * *
– Решительно оправдать! – рубанул Бимиц, без спросу отворяя форточку.
– Так точно, оправдать!
– Я не хочу даже думать себе, что он почувствовал! Странно, что на куски не порвал и искусственное дыхание делал.
– Товарищи, товарищи! – воскликнула Ирина. – Мы с вами еще не в совещательной комнате. Сначала мы должны заслушать последнее слово подсудимого, а потом уже… И то не поддаваться эмоциям, а думать исключительно головой, самым тщательным образом сличить показания девочки и ее матери с показаниями Фельдмана.
– Да и так ясно, что они полностью совпадают.
– Прошу вас, товарищи, давайте соблюдать регламент.
Тут на пороге показалась Ольга Маркина.
– Ирина Андреевна, я хочу снять обвинения.
Ирина застыла, как громом пораженная. В ее практике это был первый случай, когда гособвинитель решался брать на себя такую колоссальную ответственность.
– Вы уверены?
– Безусловно. Показания совпадают полностью, а поскольку Семен Яковлевич находился в СИЗО, то у него не было возможностей договориться со своими родственниками о постановке столь масштабного спектакля. Для полноты картины нам немножко не хватает показаний супруги Пахомова, но если даже она станет отрицать, что привела ребенка в дом и оставила на потеху своему мужу, то доверия ее словам нет и не может быть, поскольку, признавшись, она сразу навлекает на себя уголовное преследование за соучастие и дачу ложных показаний. Я, кстати, с огромным удовольствием привлекла бы ее, но боюсь, что активные действия в этом направлении срикошетят на нашего подсудимого.
– Вообще-то ее отсутствие красноречивее всяких слов, – фыркнул Бимиц, – весь процесс сидела словно пришитая, а как дошло до правды, то сначала дочке запретила приходить, а потом сама свалила.
– Возможно, испугалась, что арестуют прямо в зале суда.
– Не исключено.
– Ирина Андреевна, вы согласны, что здесь даже не аффект, а чистая самооборона? Парень спасал ребенка и себя. Это он считает, что Пахомов хотел договориться, а если режиссер собирался убить их обоих? Ведь для него огласка была страшнее смерти!
– Но пример бедняги Волкова доказывает обратное. Пара звоночков – и все шито-крыто.
– Один пример, и в данном случае это скорее исключение, чем правило, – Ольга усмехнулась, – высокие посты у нас занимают разные люди, не все из них умные, не все порядочные, но, смею надеяться, извращенцев среди них не так уж много. Однажды можно закрыть глаза и поверить, что человека оболгали, но второй раз это уже проблематичнее. Поневоле задумаешься, почему снаряд два раза упал в одну воронку, совпадение ли это или кое-что похуже?
– Вы меня простите, конечно, но ни один нормальный человек выгораживать педофила не станет, – вмешался Бимиц, – хоть он влиятельный-развлиятельный, хоть король.
Ольга кивнула:
– Вот именно. Общественность и милицейское руководство стеной встали на защиту режиссера только потому, что были свято убеждены в его невиновности, по логике, если можно хорошего человека избавить от грязной клеветы, то почему бы этого не сделать? Но когда через время другие люди возводят те же самые наветы, тут поверить в происки врагов становится гораздо сложнее. Те же самые могущественные покровители, которые сломали жизнь Волкову ради спасения режиссера, теперь повернут все свои орудия в сторону Пахомова и не просто дадут делу ход, но еще отомстят за то, что он обманул их и им пришлось заступаться за реального педофила. Такие вещи не прощаются, поэтому Пахомову во что бы то ни стало требовалось избавиться от Семена и девочки.
– За двойное убийство сесть гораздо приятнее, чем за растление малолетних – такая у него логика была? – усмехнулась Ирина.
– Я думаю, что в тот момент никакой не было. Ирина Андреевна, вы как минимум согласны, что Фельдман в тот момент имел основания полагать, что его жизни и жизни его племянницы угрожает непосредственная опасность? – спросила Ольга с нажимом.
– Что? А, да! Да! Вне всякого сомнения!
– Вот вам и необходимая самооборона, в рамки которой Фельдман полностью уложился.
– И вы, Ольга Ильинична, возьмете на себя такую ответственность?
– Вообще-то это входит в мои служебные обязанности.
– А может, мы оправдаем? Все же вы одна, а нам сообразить на троих не так опасно.
Ольга покачала головой.
– Для подсудимого лучше, если я. Приговор необходимо огласить перед публикой и журналистами, а отозвать обвинение я могу без лишней помпы. Нет, я понимаю, что страна должна знать своих героев, но если можно оставить людям хорошие фильмы хорошего режиссера, то почему бы этого не сделать? Меньше шансов, что вдова полезет в бутылку.
Ирина усмехнулась. Ольга Ильинична дело говорит. Оправдательный приговор можно пересмотреть в вышестоящей инстанции, а если Ольга сейчас переквалифицирует на самооборону и снимет обвинения, то, чтобы наказать Фельдмана, придется расследовать убийство режиссера заново, с самого начала, и там кто знает, что еще всплывет вдобавок к полученной на суде информации. Муж-то мертв, ему все равно, а жена вполне себе жива и способна отвечать перед законом за соучастие и лжесвидетельство. Если она не полная идиотка, то сообразит, что лучше всем остаться при своих. Аналогично решит и высокое начальство, ибо народу ни к чему знать, что своим духовным развитием он во многом обязан фильмам насильника и извращенца. Еще, не дай бог, оргвыводы последуют… Нет, пусть лучше Фельдман гуляет на свободе.
Очень жаль Феликса Волкова, на судьбу которого снятие обвинения с Семена никак не повлияет, но жена сказала, что у него тяжелая форма алкоголизма. Эта судьба сломана безвозвратно.
* * *
Войдя домой, она без сил опустилась на табуретку в коридоре, и Кирилл стал снимать с нее сапоги.
