В 1966 году она пишет Эльзе:
«Только что ушел от меня парикмахер, и волосы стали красивые. Первые дней 10 причесываюсь на пробор. Сзади — новая прическа: 2/3 волос заплетены в косу и сложены вдвое, остающиеся делают петлю и висят поверх косы. Всё это заколото большой кожаной английской булавкой, удобно и хорошо держится. <…> После парикмахера — кейфую. Лежу, ем жареные орешки и читаю “Женитьбу”»
[564].
Свою крашеную косу пожилая Лиля перевязывала шнуром или бантом — эту манеру она позаимствовала у жены французского переводчика Филиппа Ротшильда. «Скажи Полине, — обращалась она к сестре, — что я собезьянничала ее прическу. Мне к лицу, хоть и не по возрасту. Я такая и в театр хожу. Надо же хоть как-то развлекаться»
[565]. Но коса была не всегда. В середине 1920-х, когда все носили стрижку «гарсон», Лиля тоже постриглась под мальчика. Тогда же она экспериментировала со стилем унисекс. На одной фотографии Лиля монтирует свой «Стеклянный глаз» в мужском галстуке — это было очень революционно.
«У нее было интересное мышление, — рассказывал модельер Слава Зайцев филологу Ларисе Колесниковой в 2008 году. — Она прекрасно обсуждала коллекцию, очень значительно, профессионально. Есть люди, которые мямлят, а она оттачивала каждое слово. Но с Лилей Юрьевной я общался коротко, я был скромным парнем из Иваново и робел перед ней, понимая, что она — легенда. У нее была очень сильная аура, и поэтому она была закрытой для меня, я вел себя отстраненно. Она понимала свою значимость. Я был поражен: она, будучи маленькой сгорбленной старушкой, несла потрясающий стиль. Лиля Брик была очень стильной женщиной!»
[566]
Та же Колесникова приводит воспоминания театрального критика Юрия Тюрина. Какой он увидел Лилю Брик в Большом театре в 1970 году? «Было ей в ту пору около семидесяти (на самом деле 79. — А. Г.), но выглядела она на редкость моложаво. Серый шелковый костюм, такие же полусапожки, расшитые искусственным жемчугом, претендовали на модельную эксклюзивность. Волосы уже не золотистые, как во времена Маяковского, а огненно-рыжие, экстравагантно заплетены в девичью косу (ходили слухи, что искусственную. — А. Г.). Пальцы унизаны бриллиантовыми кольцами, ногти светятся холодным серебром перламутра. Но во всей этой продуманной элегантности было что-то вымученное. И только на лице, под полным вечерним гримом, черными угольями сверкали ведьминским пламенем глаза. Глаза, полные жизни и неудовлетворенной страсти. Именно в эту минуту, когда я заглянул в их омутовую бездонность, я понял, что таких женщин не бросают, а становятся их рабами до конца жизни, до гробовой доски»
[567].
А еще Колесникова рассказывает, что в 2004 году в музее Маяковского готовили выставку художника Денисовского и решили впервые экспонировать его портрет Лили Брик, сделанный в 1934-м: она изображена в строгом зеленом костюме, поверх которого пущено экстравагантное, белое, в мелкую алую полоску, боа, чем-то напоминающее георгиевскую ленточку. Портрет был такой громоздкий, что Лиля его почему-то не забрала. И вот перед выставкой его потребовалось реставрировать. А женщины-реставраторы вдруг отказались с ним работать: не можем, и баста. Дескать, слишком тяжелая энергетика у дамы на портрете. Решилась только одна художница, да и то, оканчивая работу, она поворачивала портрет лицом к стенке, чтобы тот никого не смущал. Казалось бы, байка-бабайка, но портрет на самом деле жуткий. Никому не советую ночью смотреть в глаза изображенной на нем женщины. Впрочем, в чем в чем, а в смелости стиля ей не откажешь.
Выезд королевы
Майю Плисецкую Лиля увидела впервые в 1948-м, в Большом театре, причем не в балете, а в опере «Руслан и Людмила». Малоизвестная в то время юная танцовщица солировала в танце Девы. Лиля сразу восхитилась ее прыжками, позами, эротическим подтекстом танца. Недолго думая пригласила Майю к себе в Спасопесковский встречать Новый год. Собралась обычная пестрая компания — от актрисы Рины Зеленой до мастера устного рассказа Ираклия Андроникова. До утра танцевали буги-вуги, веселились, спорили — так началась многолетняя дружба балерины и ее покровительницы. Лиля стала главным Майиным агентом и популяризатором: помогала, знакомила, поддерживала советом, когда надо — покритиковывала. Вышедшая из бедности, из наполовину репрессированной семьи, из общажного быта, Майя вдруг столкнулась с изысканным обществом, с теплой опекой невероятно харизматичной и многоопытной дамы.
Что ни спектакль — Майю ожидала огромная корзина цветов от Лили. Та могла отправить своей любимице ящик мандаринов или коробку засахаренных фруктов, подарить ей новые туфли или вечернее платье для бала. Да, Лиля бывала не только ведьмой, но и доброй волшебницей. В то же время она проявляла наставническую строгость, выговаривала Майе за хореографические недочеты, за лишние килограммы. Переживала, когда гениальной танцовщице давали не те роли, задвигали, третировали.
Со своим мужем, композитором Родионом Щедриным Майя тоже познакомилась у Лили. Правда, прежде чем увидеть Майю, Щедрин ее услышал — на домашней записи из фонотеки Лили и Катаняна. Майя напевала мелодии из прокофьевской «Золушки», и Щедрин поразился — какой абсолютный слух! Сам он бывал у Лили с тех пор, как написал музыку к катаняновской пьесе «Они знали Маяковского».
Через несколько дней к Лиле прямиком с Декады французского кино пожаловал актер Жерар Филип, известный по роли Фанфана-Тюльпана. В честь француза Брик собрала интересных людей. Приглашения достались и Щедрину с Плисецкой. Щедрин играл на Лилином рояле фирмы «Бехштейн» (купленном вместо утраченного когда-то «Стейнвея»), о чем Майя записала в своем девическом дневнике. Но по-настоящему они с Майей сошлись немного позже, уже в балетном классе, где потрясенный Щедрин наблюдал за эротическими па Майи, одетой в облегающее черное трико. Она первая начала надевать в класс эластичный купальник — остальные девочки в то время всё еще тренировались в хитонах. Любовный союз получился вечным.
В 1958 году композитор и балерина поженились и поселились на Кутузовском проспекте в доме 12, напротив гостиницы «Украина». Туда же, в соседний подъезд, переехали Лиля и Катанян. В день их свадьбы Лиля отпустила шуточку: «Ваш выбор мне нравится. Но один изъян у Майи велик. Слишком много родственников по всему белому свету»
[568] (она общалась и с Мессерерами, братьями Майи).
Две пары теперь частенько вместе встречали Новый год и вообще сдружились. Молодые проводили у старых все свободные вечера. Режиссер Вера Строева задумала экранизировать на «Мосфильме» оперу Мусоргского «Хованщина», и на роль Персидки позвали Майю. Строева объявила, что у Плисецкой, по слухам, самая красивая грудь в театре и ее надо непременно показать оператору и снять в фильме. Майя протестовала: с голой грудью на студии холодно, да и всё равно не пропустят, вырежут. «Вечером на Кутузовском разразились дебаты, — вспоминала балерина. — Щедрин сердился и предлагал отказаться от съемок. Ревновал. Лиля Брик, напротив, восторженно восприняла новации Строевой. Призывала снять и шальвары. Катанян держал нейтралитет»
[569]. Но в ту же ночь Плисецкая слегла с ангиной, и топлес отменился сам собой.
