– Сдох, – ответил я.
– Почему? – Светка смотрела на свою руку. – Почему он сдох?!
– Да погоди…
Глаза собаки остекленели. Как-то слишком быстро…
– Из-за того, что я ему лапу пожала?! – с обидой в голосе спросила Светка. – Из-за этого?!
– Не мели чушь! – Я повысил голос.
– А из-за чего?! Из-за чего он помер?! Он ходил за нами, я ему лапу пожала…
– Хватит! – прорычал я. – Он сдох не из-за этого!
– А из-за чего?! Из-за чего?!
Светка стремительно покатилась в истерику.
– Он обожрался! – крикнул я.
Светка замерла. С крыши ближайшего дома сорвалась ворона.
– Он обожрался, – повторил я уже спокойнее. – Давно не ел, а тут слопал три сосиски. Желудок надавил на диафрагму, сердце и не выдержало. Быстро помер, не мучаясь.
Объяснение хиленькое, но правдоподобное.
– Сердце… – Светка растерянно смотрела на свою руку.
– Угу, – продолжал врать я. – У лабрадоров вообще очень слабое сердце. Это рыбацкие собаки, им плавать нужно каждый день, нагрузки нужны. А если без нагрузок, то ожирение быстро случается – вот и умирают. Пойдём отсюда.
– Пойдём… А как же он? – Она посмотрела на собаку. – Он так и будет здесь лежать?
– Я… Не знаю. А ты что предлагаешь?
– У меня есть салфетки, – сказала Светка и достала из рюкзачка пачку влажных салфеток. – Надо его убрать с дороги.
Я уже не стал спорить, взял салфетки. Мы ухватили Цезаря за лапы, я за задние, Светка за передние, и стащили в канаву, лучше ничего не смогли придумать. В канаве он лежал как-то нехорошо. Прилетели красные мухи и стали кружиться над псом, я взял нарвал травы и закидал собаку сверху.
На ближайшей колонке мы вымыли руки. По два раза.
– Глупо всё как-то, – сказала Светка. – Всё очень глупо, ты не находишь?
– Обычно, – возразил я. – Обычный день в провинции. Пошли гулять, встретили собаку, собака сдохла. Рутина. Такое каждый день по сто тысяч раз происходит.
Невыносимая скука.
Триста километров скуки.
Триста километров скуки и дохлых собак в канавах.
Оставшийся день был долог и, разумеется, скучен, тянулся и тянулся, и не было ему конца. Это из-за собаки, она всё испортила. Мы бродили и бродили по Холмам. Хотя особенно бродить здесь было и негде, все улицы, включая набережную, сходились к площади, и мы постоянно оказывались на ней и смотрели на плотников. Светка говорила, что это не случайно и повелось с восемнадцатого века – это она про площадь. Граф Потёмкин обсуждал с матушкой Екатериной Великой, как лучше строить города, какой формы – радиальной или кольцевой, сам граф был за кольцо, но матушка положила руку на карту и молвила «граду бысть». Так города и стали в виде ладони строить, и получилось вполне себе неплохо…
Она болтала и болтала о разной необязательной ерунде, но я понимал, что она думает про этого пса. Да и я про него думал. Думал и думал.
Мучительный день. Ничего не происходило, или какие-то пустые и ненужные вещи происходили, и было не очень жарко, и не очень прохладно, и стук топоров доставал везде, и мне уже казалось, что и у меня начали чесаться руки. Этот город…
Этого города вокруг было так много, что я начал задыхаться.
В пять часов мы вернулись в пеньковый техникум. Настроение у нас испортилось, эта собака никак не выходила из головы.
Сходили к медсестре, и та ещё раз попыталась дозвониться до отца. Однако ничего нового мы не узнали. Медсестра долго слушала в трубку, долго разговаривала с кем-то на другом конце провода, снова слушала, снова разговаривала, потом сообщила нам, что никаких изменений в состоянии папаши не произошло. Он всё ещё без сознания. Однако завтра должен вернуться из отпуска главный сорочинский нейрохирург, неплохой специалист, очень опытный, он посмотрит отца, и всё образуется.
Светка вздохнула. А медсестра повторила, что нейрохирург известный на всю область, пожилой и опытный, он всё наладит, так что нам волноваться не стоит, и вообще – время ужина и стоит нам сходить в столовую. Ну, сходили.
Ужин оказался уже привычно достойным, хотя после сегодняшнего Цезаря настроения ужинать особенно не ощущалось. Но там были кабачки.
Ни я, ни Светка не можем устоять перед жареными кабачками. Особенно если они посыпаны тертым сыром и запечены с помидорами и молодым луком, особенно если всё это в отдельных глиняных сковородках. А ещё острый томатный соус с рубленой зеленью и свежий хлеб. Одним словом, мы уселись за стол и поели. Хорошо так поели, по сковородке кабачков навернули. А потом какао с мороженым. И орехи. Целая миска калёных кедровых орехов.
Кедровые орехи я очень люблю.
Поблагодарили повариху. Она улыбалась и кланялась, как китаец. А я подумал, что мы даже не знаем, как её зовут. А она так старается…
– Тебе не кажется, что кухня… – сказал я, поднимаясь по лестнице на свой второй этаж. – Кухня, скажем так, не очень характерная для Холмов?
– Ты о пармезане?
– Ага. Не думаю, что повар больничной столовки может приготовить кабачки под пармезаном с сахарным луком. И откуда здесь пармезан?
– Ну да…
– Что скажешь?
На втором этаже свет в коридоре не горел, я нащупал старомодный выключатель, щёлкнул. Загорелась только одна лампа.
– Сэкономь на лампе, но купи пармезан, – сказал я. – Похоже, что Юлия Владимировна приставила к нам ресторанного кулинара.
– Зачем? – не поняла Светка.
– Из уважения к гостям, – ответил я. – Холмчане – весьма гостеприимные люди, дарят мишек, вкусно кормят. А повар… Думаю, это кто-то из приезжих. В смысле, местных, которые возвратились с заработков.
– Жители Холмов возвратились?
– Ты же видела – на площади полно плотников. Они сюда со всего Севера съехались. Может, не только плотники, но и повара.
– Может, и по… Смотри!
Светка указала пальцем.
На подоконнике напротив палаты со слоником сидели мишки. Четыре штуки. Разные. Два коричневых побольше, один белый, а один зелёный, самодельный, связанный из красной капроновой верёвки, но всё равно весёлый.
– Смотри!
Она сняла с подоконника зелёного медведя.
– Смотри, у него пять лап! – сказала с восторгом Светка. – Он мутант!
Она встряхнула зелёного медведя за шиворот и показала мне пятую лапу.
Пятая лапа росла немного из-за спины и была не только в два раза толще остальных, но и снабжена пластмассовыми когтями. Забавно. Мне всегда нравятся такие штуки, ну вот когда кто-нибудь пытается увидеть в простых вещах интересное, я люблю скульптуры из пластиковых бутылок и поделки из проволоки, а Светка считает, что это ерунда.
