– Он там! – крикнула Светка. – Там, снаружи! Он смотрит! Он на меня смотрит! Там!
Я выглянул в щель.
Лес. Ночь, но всё равно было светло, казалось, что свет исходит от этих белых деревьев и от белого мха. И если вчерашняя ночь испугала меня тьмой, то этот свет испугал меня не меньше.
Я не увидел там красноглазого старика, нет, не увидел. Но красный отблеск… Он перекатывался между деревьями, как катится кровавый желток по раскалённой сковороде, и теперь он выглядел уже не так. Не прозрачно. Наверное, из-за белого цвета. Наверное, из-за страха и усталости. Не знаю. Но отблеск утратил воздушность и теперь выглядел вполне вещественно и осязаемо.
– Нет там никого, – сказал я.
– Есть! – зашептала Светка. – Старик! Гнусный красноглазый седой старик! Он там! Он пришёл за мной!
– Это сон, – попытался я её успокоить. – Сон всего лишь. Мы устали, теперь нам чудится разное…
– Ты тоже его видел, – Светка выступила из тени. – Ты его видел!
Выглядела она ужасно. Под глазами чёрные круги, по лицу под кожей прорезались тёмные венки, волосы слиплись и свисали верёвками. Рука сильнее не распухла, но пальцы не двигались, кожа вокруг расчёса стала красной и гладкой, если краснота поползёт к локтю…
– Это страшный сон, – снова сказал я. – Только страшный сон. Как и вчера…
– Это не сон. – Светка подошла ко мне. – Не сон…
– Ложись. – Я взял Светку за руку. – Тебе надо поспать.
Рука у неё стала горячая и сухая, у Светки начинался жар, тепло из плоского камня словно перетекло в неё.
– Он здесь, – обречённо сказала Светка. – Мне не уйти от него, он меня выбрал…
– Прекрати, – попросил я.
– Он меня выбрал, – всхлипнула Светка. – И послал мне белых птиц, как знак… И собаку, как знак… А все вокруг смотрели. Стояли и смотрели, они всегда смотрят…
Луна где-то там, в небе, сместилась, и свет, проходящий сквозь щели хижины, упал на камень. И я вдруг увидел, что на камне прорисовался силуэт человека.
– Всё будет хорошо, – Светка улыбнулась. – Всё хорошо…
Дёсны у неё распухли и стали подсачиваться кровью. Светка легла на камень, ровно в эту впадину, образовавшуюся от…
Тех, кто лежал на этом камне раньше.
Я сел на землю рядом.
Свет продолжал проникать в хижину с разных сторон, ночь длилась. Сердце моё стучало в горло, и я никак не мог его остановить.
– Они всегда смотрят, они всегда ждут, – бормотала Светка, – чтобы потом подобрать то, что осталось от пира… я боюсь, Марсель… сильно боюсь… а не надо бояться, не надо… это не страшно, Марсик, не страшно…
– Прекрати, – снова попросил я.
– Нет, это не страшно… совсем не страшно и не больно, когда тебя едят заживо…
– Прекрати, – тупо попросил я. – Прекрати, пожалуйста.
– Я виновата, – Светка дышала с трудом. – Я виновата… Мама была бы жива, мы бы не уехали из нашего дома, папка не мог в нём больше жить, мы бы не уехали…
Я уже не просил её прекратить.
– Ты помнишь наш дом? – хрипела Светка. – Наш дом у реки, там так хорошо… Там много воды, там два ключа, текущих в деревянных колодах, там самая вкусная в мире вода. И георгины там. Сейчас никто не любит георгины, а я люблю, если их много вырастает, они колышутся под ветром… они яркие…
Я не перебивал. Разговоры сильно утомляют, особенно ночные разговоры, я знал про это. Светка скоро утомилась и уснула снова, и на этот раз спала, не просыпаясь, хотя и беспокойно. Ворочалась, ловила кого-то руками, вздрагивала и скрипела зубами. Но я её не будил.
Сам я уснуть не мог, так и сидел на земле, смотрел в щели на луну и на звёзды, прислушивался к лесу. Время тянулось медленно и мучительно. Я пытался занять себя мыслями, вспоминал отца и пытался вспомнить георгины и родники, текущие по выдолбленным колодам, но не мог. Потому что никакого дома у реки у нас никогда не было.
Никто не пришёл. Солнце поднялось. Я не видел его сквозь облачность, но стало светло и легко, так что я понял – солнце взошло. Я пнул кору, она рассыпалась в красное крошево, и я выбрался наружу. Утро, надо искать воду. Я сам уже с трудом держался без воды, Светке же ещё хуже.
Утро было другим. Не свежим и не прохладным – сухим и безжизненным, просто сменился свет.
Я выбрался из хижины и сделал несколько шагов.
Никто не пришёл?.. Это было не так. След. Возле упавшего дерева, в песке у вывороченных корней. Раздвоенное копыто. Как у кабана. Как у кабана, который любил расхаживать слепым и мёртвым. След. Но я его не заметил.
Никакой воды тут нет. И никакая роса сюда не опускается, тут пустыня, с неживыми деревьями и пепельной землёй. Воды не найти.
Я вернулся в избушку.
Светка спала, лежа на камне. Он стал ещё теплее, и…
В утреннем и ещё холодном свете я увидел, как в белом камне расходятся тонкие розовые вены.
Я похлопал Светку по плечу.
– Лучше бы я умерла, – сказала Светка. – Знаешь, под утро мне стали сниться удивительные сны. Светлые… Марсель, ты всегда всё портишь, чего ты лезешь… Я устала.
– Я знаю.
– Я устала и никуда не пойду, – заявила Светка. – Буду тут лежать и лежать, и ты меня не сдвинешь, мне тут хорошо.
Но я её, конечно, сдвинул. Я схватил её за левую руку, за запястье, и потянул на себя. Светка сползла с камня, бухнулась на пол, открыла глаза. Поморщилась.
– Марс, почему ты такой упёртый? – спросила она. – Почему, когда надо чуть-чуть полежать, ты обязательно меня куда-то волочёшь?
– Как себя чувствуешь? – спросил я.
– Паршиво, – ответила Светка. – А ты? Ты что, лучше?
– Я тоже паршиво. Нам надо обязательно найти воду. Если сегодня не попьём…
– Это будет что-то ужасное, – зевнула Светка. – Ладно, уговорил…
Светка поднялась на ноги. И даже без моей помощи. Несколько секунд она стояла не очень уверенно, балансируя, пытаясь поймать и удержать равновесие. Она его удержала.
– Вот видишь, – сказал я. – Достаточно взять себя в руки.
Светка поглядела на свою правую руку, понюхала рану.
– Кажется, не загнило, – сказала она.
Потому что тут сухо. Хоть в чём-то повезло. Если бы влажность, то рана наверняка загноилась бы, а так подсохла.
– Идти сможешь?
Светка кивнула. И мы потихоньку пошагали в сторону… В какую сторону, я не очень хорошо представлял, подальше от этой избушки. И плана у меня особого не имелось, я собирался идти и идти, пока куда-нибудь мы не придём.
Светка всё-таки отдохнула за ночь, и кое-как мы шагали, волочились. Лес не менялся, оставался серо-белым и пепельным. Я оторвал от куртки две железные пуговицы, одну себе, другую Светке, чтобы выделялась слюна и язык не слипался. Надолго этого не хватит, но… Другого ничего под рукой нет.
