– Чего ждете, работники дорогие? Отчего по домам не расходитесь? Вас, поди, и жены, семьи заждались, сколь времени в поездке пробыли.
– Как чего? – мужики-возчики удивляются.
– Оплаты за труды свои ждем, потому и не расходимся.
– Это за что же я вам заплатить должен? – Сафи-бек тонкие брови на переносье свел, глаза сузил. – За то, что деньги мои не уберегли, не укараулили? Или за то, что приказчика моего верного под смерть подвели? Нет, не видать вам расчета, пока деньги те ко мне не вернутся, с тем и идите по домам, а на меня обижаться нечего…
Пошумели мужики-возчики, а деваться некуда. Супротив силы не попрешь, против правды слова не скажешь. А сами думают: если сейчас с Сафи-беком разругаться, побраниться, то он больше и на работу не пригласит, с обозом не пошлет. Жалко денег заработанных, да, видать, придется согласиться. С тем и разошлись.
Один только мужичок, что кошель с деньгами украл, идет домой радостный, доволен-довольнешенек. Деньги у него в торбе из-под овса позвякивают-побрякивают, боится, как бы кто не услышал. Зашел в дом, а жена едва с лавки к нему навстречу встать смогла, совсем тяжелая стала, не сегодня завтра рожать будет. Он и ей про деньги краденые сказать побоялся, промолчал. А кошель спрятал дома в подполье, землицей на всякий случай присыпал.
И точно, на той же неделе родила его жена, но только не сына, а дочь. Видать, плохо Аллаха молили, коль он вместо желанного мальчика девочку им дал. Но и ей они обрадовались, может, в следующий раз и сын родится. Муллу пригласили, чтоб молитву прочел, дочери имя дал. Тот пришел радость с ними разделить, праздничное угощение отведать. Да только как во двор зашел, хозяйская собака, что на цепи сидела, цепь порвала, на него набросилась, халат в клочья изорвала, покусала до крови. Хозяин из дома выскочил, схватил жердь, собаку ударил изо всей силы, та и окочурилась, сдохла на месте.
Завел он муллу в дом, жена к тому бросилась, кровь отерла, раны маслом смазала, просят у него прощения за недогляд свой. Ладно, мулла посокрушался, что халата нарядного лишился, на раны свои подул, но не затем его звали-приглашали. Подошел к зыбке-колыбели, принялся молитву читать. Вдруг непонятно отчего из печки горящее полено выскочило, на ковер упало, тот и вспыхнул ярким пламенем, едва погасили, из дома полотенцами дым выгнали, проветрили от чада.
Мулла подумал-подумал, а потом и спрашивает:
– Все ли ладно в доме у вас? Чего-то мешает мне обряд совершить, злые силы против меня ополчились-обрушились.
– Да вроде все ладно, – муж говорит, а сам глаза в землю опустил, понимает, отчего все несчастья творятся, делаются.
– Может, день сегодня не ладный? – жена муллу спрашивает. – На другой раз перенести?
Подумал мулла, подумал и решил, что действительно, лучше дело это важное до другого раза оставить, пошел себе домой раны залечивать. А через неделю умер мулла в страшных муках от непонятной болезни. Вся деревня вмиг всполошилась, разговоры пошли, что неспроста это. Видать, кто-то сильно согрешил, что такое несчастье на них свалилось. И вспомнили, что перед смертью мулла ходил в дом, где девочка родилась, с того все и началось. Кто-то и скажи, что без нечистого тут не обошлось, который помог девочке той на свет появиться и теперь ее сторожит, никого к ней не допускает. Кто поверил тому, а кто и нет, но только враз все от ее родителей отвернулись, боятся к ним не то что в дом зайти, а на улице встретят и то, как от прокаженных, шарахаются.
Стали и родители замечать, что с дочкой их неладное творится: месяц-другой прошел, а она как была малюсенькой, с локоток размером, так нисколечко и не подрастает. Год минул, а она все того же росточку махонького в качалке-зыбке лежит, пузыри пускает и нисколечко не растет, хотя мать и кормит-поит ее как положено.
Надо чего-то делать, стали другого муллу искать, чтоб молитву прочел, нечистого от их дочки отогнал. В несколько деревень муж ездил, чтоб зазвать кого. Но только сколько ни звал, ни приглашал и хоть великие деньги им обещал, но никто не решился к ним в дом войти, памятуя, что со старым муллой случилось. Жить-то оно всем хочется, а с нечистой силой не каждый сладить может, тут особый дар нужен. Назвали им одного старика из дальней деревни, поехали за ним было, но только по дороге лошадь ногу сломала, едва обратно вернулись.
Муж к знахаркам кинулся, чтоб травы какой дали, дочку его полечили, попользовали, но и знахарки боятся, отказываются. Доктора из города вытребовали. Тот долго на девочку смотрел, животик мял, через трубку слушал, капельки прописал, деньги взял немалые, с тем и уехал. Да разве в таком деле капли помогут? Так и осталось все по-прежнему на долгие годы.
А надо сказать, в то же самое время у Сафи-бека сынок родился. Нарекли его Умаром, и рос-подрастал он на радость родителям, день ото дня становился все краше и красивее. Пришло время женить его, а он противится, говорит отцу:
– Рано мне еще жену выбирать, время не пришло, ни одна из девушек мне не по нраву.
– Какую же невесту тебе надо? – отец его спрашивает.
– Пока и сам не знаю, но скоро скажу, – тот ему отвечает.
Делать нечего, смирились отец с матерью, ждут, как дело дальше сложится. Только стали они замечать, что сын их по ночам в баню наведываться начал. Бывало, истопит работник баню, вся семья сходит, помоется, а Умар отговаривается, не идет. А когда все спать улягутся, то фонарь возьмет и тихонько один в баньку проберется и чуть не до утра там сидит, не выходит.
Отец его Сафи-бек умным человеком был, всякого в жизни повидал, много по земле ездил, путешествовал, разного от бывалых людей наслушался. Решил он подсмотреть за сынком, отчего он так долго в бане один остается. Как задумал, так и поступил. Сделал вид, что спать лег, свечу задул, а сам лежит тихонечко, ждет, когда Умар в баню отправится. Наконец услышал шаги, встал и следом за ним пошел, у дверей остановился, слушает, чего дальше будет. А тот как в баню вошел, на засов закрылся, фонарь на оконце поставил и принялся тихонечко, шепотком с кем-то говорить, беседовать.
Сафи-бек слушает, ничего понять не может. С кем сын его в такое время в пустой бане разговаривать может? Уж не заболел ли он, случаем, умом не тронулся ли? Подошел он к окошку, заглянул внутрь и… видит девушку красоты необыкновенной, которая напротив Умара сидит, ласково так ему улыбается. И самого Умара не узнать, словно подменили парня, так и сияет весь, как начищенный самовар. Подкосились ноги у Сафи-бека от увиденного. Никак он не ожидал от сына такого! Чтоб тайно от родителей ночью в свою баню девушку привести! Хотел вбежать, накричать на него, плеткой отхлестать, да только что-то остановило его. Шапку снял, вспотевшую голову отер, призадумался. «Нет, – думает себе, – что-то здесь не так. Видать, не простая та девушка в баню нашу заявилась, не буду спешить, торопиться». И потихоньку обратно в дом пошел.
На другой день рассказал он жене о том, что вчера увидел, та в слезы.
– Позор нам на всю деревню, – плачет, – как люди узнают, что мы в своей бане чужую девушку прячем-скрываем, как соседям в глаза глядеть станем?
