– Чудны дела Твои, Господи, – промолвил Петр Алексеевич задумчиво.
…А тут дело началось горячее, пошли сшибки-сражения с неприятелем. Швед – вояка наипервейший, дерется умеючи, с хитростью. И во все горячие места царь Аникиту Репнина отправлял с Тобольским полком, с удальцами сибирскими. В свои 32 годочка стал Аникита Иванович генерал-аншеф, чин немаленький. Правда, и с ним осечка как-то вышла-случилась. Попал в засаду вражескую, людей потерял, позиции сдал, был царем до рядового разжалован. Только за храбрость его чины-награды вернули, служить далее приказали. И отличился князь в битве под Лесным, когда шведов было столько, что и счесть нельзя сколько, а все одно разбили наши неприятеля, три тысячи в полон взяли, а восемь тысяч мертвыми положили.
И Тобольский полк всем пример давал-показывал. Глядит как-то царь в трубу подзорную, а на солдата русского трое шведов набросилось. А тот, не будь плох, ружье, как цеп, за дуло ухватил и пошел их крестить-охаживать, словно на току стоит, зерно молотит, так и отбился.
– Сыскать удальца, – царь после боя повелел-приказал, – хочу поглядеть, кто таков.
Приводят того скорехонько, перед царем во фрунт поставили. Стоит солдат, с нога на ногу переваливается, покраснел лицом, словно девка на выданье, видать, решил, что царь за ним вину сыскал, станет наказывать.
– Из чьих будешь? – спрашивает его государь.
– Знамо дело, сибиряк, – басом тот ответствует, как медведь из берлоги посреди зимы.
– И где ж ты так драться-то выучился?
– Да разве я дрался? Извини, государь, коль не угодил чем. То я лишь отмахивался. Пристали шведы поганые, как мухи. Что я им, сахарный? Вот и вдарил чуть, в полсилы. Коль нельзя, то не стану боле так… Уж ты меня в первой раз не наказывай.
– Молодец, что в полсилы, – государь смеется-улыбается, – береги пока, сгодятся-понадобятся силы тебе для сражения главного.
– Ну, коль так… Покажу я им в другой раз. – Сибиряк-солдат рад-радешенек, что государь не сердится, генералы с ним вслед улыбаются.
А там и главное дело пришло, не задержалось, к месту сказалось. В год 1709-й июня 27-го случилось сражение под Полтавою. Князь Репнин с двенадцатью полками пехотными в самом центре стоял, трех убитых под ним коней поменял. Плотно стоят полки русские, а швед на них драчливо наскакивает, сабелькой перед носом помахивает. Терпели мужики, терпели, крепились, как могли, а потом не выдержали, в азарт вошли. Пока мужика нашего не рассердишь, он и не почешется, но, коль в раж вошел да вперед пошел, лучше не связывайся. Шведы – народ вежливый, аккуратненький, воюют по правилам, как устанут-умаются, объявляют перемирие. Для них что воевать, что чаи распивать – одинаково. Только наш солдатик в землю по пояс войдет, поднатужится и пойдет-попрет – по воде ли, посуху ли, вертя дубиною. Не приведи Господь попасть под руку, и не заметит, как попотчует. Не выдержал швед, чуть попятился, а полки пехотные русские их штыками теснят, прикладами костерят, с ног валят, в землю вгоняют. Уже не в полсилы, а в силу полную сибиряки дерутся, как велено.
Сдался враг на милость победителю… Тобольский полк особо отметили, а князя Аникиту Ивановича наградили наипервейшим русским орденом – Андрея Первозванного. Правда, многих сибиряков, погибших во славу русского оружия, схоронили тогда на поле полтавском. Ну а шведов, в плен сдавшихся, пардону-пощады запросивших, сослали всех не куда-нибудь, а в Сибирь дальнюю на много лет. Долго они в Тобольске-городе жили-поживали, от нужды по домам хаживали, подаяние выпрашивали. Не все мы в гости к ним, пущай и у нас погостят-поживут, наш хлеб пожуют, иртышской водицы попьют.
А Аникита Репнин в боях еще многих участвовал, даже Ригу-город на штык взял, ключи от ворот принял, губернатором сделался. И во всех делах-боях хранила-берегла его Чудотворная. И еще отвела она его от дела черного, неправедного. Когда суд над царским сыном был, Алексеем-царевичем, Репнин в то время в походе оказался, не поставил своей подписи под смертным приговором царевичу, как сам царь велел. Ни к чему генералу воинскому быть в дела судейские замешанному. А царя-императора Аникита Иванович всего на год пережил, скончался вскорости…
Дети-внуки его чести рода своего не уронили, в разных чинах Отчизне служили. Таков уж у них род вышел – важный, в делах отважный. И образ Чудотворной иконы Абалакской всегда у них в доме находился, многие годы хранился.
Покуда с Богом в душе живешь, то нигде не пропадешь…
Вот и весь наш сказ-рассказ про икону Чудотворную Абалакскую, что людям исцеление по вере давала, как праведно жить, указывала. Только нет сейчас в монастыре на Абалакской горе Заступницы нашей, скрылась она до поры до времени от глаз людских, пока обитель ее извечная в порядок приведена не будет. Так издревле на русской земле повелось, коль место святое кто осквернил, то весь народ Божией благости лишил.
Книга вторая
Блинчики деда Башкура
Сибирские былинки, сказки-невелички о бедной русалочке, обманутом черте, парне-оборотне, тетушке-баннице, девке-бесприданнице, сказанные дедом заместо рюмки перед обедом.
Незамужным девицам лучше не читать, людям злым в руки не давать. Кто в Бога не верил, черта не встречал, тот и быличек сроду не слыхал. А кто их читать станет, в руки возьмет, пусть три раза молитву прочтет, на восток перекрестится, в день воскресный в храм пойдет. Тогда нечисть лесная к нему не пристанет, в дом не войдет, гнезда не совьет.
Читай с толком, на нас не гляди волком. Этот сказ весь про нас. Не то чудо, что лежит худо, а то лихо, что внутри тихо. Читать читай, да на нас не пеняй.
Поют собором, а живут по дворам.
Доброе слово рядом лежит, а худое впереди бежит.
Не поминай нас худом перед добрым людом…
Сырое слово не горит, не тлеет, а крепкое слово душу греет.
Стоит город стольный Тобольск на горе, звонят тридцать три храма по утренней заре. Всех чертей-упырей окрест разгоняют, в леса да болота от добрых людей запирают.
А вокруг города Тобольска триста деревень. Работают крепко, кому не лень. Пока мужик на работе, баба в хлеву, нечисть за печкой сидит в дому. Мужик в избу придет, с мороза чихнет, а черт тут как тут – выходи на круг, айда плясать, песни орать.
И так доплясались, что черти народ из домов выгнали. Подались все до города, борониться от злого ворога. Свет бел, да люди черны. Испугался беса – не ходи до леса. Бес он и гору свезет, а людьми, что вениками, трясет. На него, что на волка, нет суда, все ему без толка.
Стало в городе Тобольске на триста домов больше, стало вокруг города на триста деревень меньше. В каждой деревне свой черт сидит, воду мутит. Землю репейником, лебедой засеял – такие у нечистого нынче затеи.
Из всех деревенек одна осталась о три дома, четвертая дорога. Жил в ней дед Башкур, не пущал нечистого дале околицы, оборону держал. Держал, пока не помер. Хоть не был дед тот богатырем, а слава добрая осталась о нем. Может, кто его и бранил, только Бог крепче хранил. Слово доброе в землю не зароешь, ножом не порежешь, в огне не спалишь.
