– Где ты такое видал, чтоб хозяин свое добро не берег, не оберегал? Подале положишь, поближе возьмешь, а иначе достаток не соберешь, Да и табачок мой не про вас, бьет дуплетом промеж глаз. Иного и черт ничем не возьмет, а другого и мышь чихом убьет. Хлипкие да жидкие чертенята твои, не терпят моей махры.
– Так я их один растил, в люди выводил, поизбаловал, поизнежил. Мать ихнюю водяной задавил, родительницы лишил. Тяжко одному управляться, маяться с таким семейством, за всеми не углядишь, не усмотришь. Вот и курить втихоря научились, к зелью дурному пристрастились. Кто ж за меня с ними заниматься, маяться будет, когда у меня своих забот полный рот, да и самому погулять, пошуметь охота еще.
Глянул Васька, а чертенята уже живы-живехоньки, с горки катаются, кувыркаются, за хвосты друг дружку дергают, балуются.
А старый чертяка и говорит ему:
– Давай-ка, Васька, спор устроим: по очередке с горки скатимся, по самой целине лыжню проведем, проложим. Кто на ногах устоит, башкой в сугроб не сковырнется, не грохнется, тот и выиграл, выспорил. А кто упал, тот пропал: к другому на год в службу пойдет, любую работу выполнит. Не убоишься? Согласишься, Васька Пестрой, мужик непростой, со мной потягаться, на лыжиках с горы покататься?
Васька и рад бы назад, да ворота заперты, остается одно: в спор с рогатым вступить, с горы скатить. Не так у нас горки круты, как ямки часты.
– Айда, – говорит Васька, – только чур я первый еду. И скажи своим чертенятам, чтоб под ноги не кидались, не вязались, а то подавлю и сызнова виноват стану.
Кликнул старшой своих хвостатых дитяток, связал хвостики один к другому и к ольховому кусту закрепил.
Ладно, зажмурился Васька, крякнул, на ладошки плюнул для верности. Старостью не жить, молодостью не умереть, сто бед – один ответ. И… покатил под горку. А у нас в Сибири к лыжикам народ с детства приучен, на морозе жучен, не сумеешь, так будешь скручен. Едет, не свистит, ямки, впадинки объезжает, на колдобинах приседает. И съехал!
Стоит, думает: «Ну, этого Кузьму я и сам возьму. Все одно обхитрю чертеняку». И незаметно так лыжики скрестил, в снег вдавил, крест на снегу обозначил в самый раз на том месте, где черту ехать придется. А потом рукой ему машет: «Айда, твой черед».
Тот, верно, решил Ваське показать всю свою прыть да удаль. А с удалью жить – битому быть, а что бито да пролито, для нас не сердито. Черт не мужик, урон не велик. Его неволя не мотала, по дворам не таскала. Вот и выказывает черт свою прыть да умение: не едет, а летит, кочку не объедет, колдобину не заметит. Летит как птица, не знает, где садиться. Бородища по ветру веет, заворачивается. Снег от него в разны стороны летит, наст скрипит. Борозда такая за ним, словно обоз с сеном в полсотни лошадей прошел. Чертенята с горки визжат, за батю своего переживают, радуются. Думают, вот мы теперича Ваську Пестрого ущучим, в дугу скрутим, заставим воду таскать, блох в шерсти искать.
Только рано оне возрадовались, возликовали. С печи пока не упали, а уж караул кричали. Грохнулся их папаня родный наземь в аккурат на самом том местечке, где Васька Пестрой лыжинами крест на снегу вдавил! Да так рогатый шибко упал, что едва шею себе не сломал. На ноги свои кривые соскочил, снег изо рта выплевывает, на чем свет Ваську костерит.
– Ты, – говорит, – мозгляк, серый червяк, какую-такую притчу прочитал, что я на ровном месте упал?! Говори по чести, а то не быть тебе живому на энтом месте. Ноги свяжу да на луну зашвырну. Отвечай, когда с тобой сам черт говорит!
Васька стоит, молчит, ус крутит, самокрутку сучит. Отвечает ему степенно, почтенно, без шуму, без крику:
– Чего же ты, Черт Чертович, разбойный лютович, в драку полез, а волос пожалел? Тут уж уговор таков, что глотай горько да говори сладко. Видать, не твоему носу нашу рябинку клевать. Выигрыш с проигрышем в одних санях не ездят. Не дал слова – крепись, а дал – берегись. Никаких таких притч я знать не знаю, ведать не ведаю. Чего разорался? Твоя нога сбой дала, ее и чести, а мне быть в чести. Согласно уговору-договору без всякого спору быть тебе в моем услужении ровно год.
Черт зубами поскрипел, пощелкал, а взапятки идти и некуда. Уговор дороже денег. Где сватано, там и пропито, что говорено, то и решено. Нет у чертей такого обычая, чтоб слово свое забыть, не сполнить. Сник он от Васькиных слов, чертенята на горке примолкли, разговор ихний острыми ушками ловят, на ус мотают. Видать понадеялись зазря на папашкину прыть, Васькину хитрость в расчет не взяли. Теперь вместе отдуваться придется.
Васька же самокрутку выкурил, другую вертит, черта глазом синим сверлит. Ему махры с радости предложил, расщедрился. Да тот не взял, нового подвоху опасается. Черт он только супротив простофили силен, а с хитрецом сойдется, так сам без бороды остается.
Говорит ему Василий свое первое задание:
– По зиме можешь и дале на лыжах кататься, до баб вязаться, а как весна придет, да снег сойдет, чтоб запрудил мне речку в самом устье и кума своего, водяного, выжил отсюдова на Лысу гору или на Буркове болото, но чтоб и близехонько его не было. Понял аль еще повторить?
Черт головой рогатой кивает, все понимает, деваться некуда.
– Этакую работенку мы сдюжим, тебе послужим. А супротив речного-водяного у меня давненько зуб горит, в печенках сидит. Устроим ему бучу, озоровать отучим, за жену мою утопленную отомстим, себя повеселим, на болота его выживем, бороденку повыщипаем. Дай только срок.
Ладно, на том и разошлись, разъехались; лыжики врозь, а уговор крепок, как репей цепок, хоть в печку брось, а он встанет как в горле кость.
Отвязал чертушка детишек-чертишек от ольхового куста, в карман запихал, да и поехал с горы, как с моста. И Васька домой подался, на горку взобрался. Едва идет, словно воз везет.
Дале стал жить-поживать, весну поджидать. Рано ли, поздно ли, а пришла весна собой красна. Снег гонит, зверя кормит, сосульками звенит, народ веселит. Выходи честной народ на работу дажесь в праздную субботу. По Евдокии вода, по Егорию трава. Прилетел кулик из-за моря, принес тепло на подворье. Всем весна хороша, да ночь коротка.
Васька Пестрой из всей деревни первым на поле летит, пашню шевелит. Ране всех поспеть желает, коня кнутом погоняет. Все вспахал, позасеял, от работы отмаялся, со скотиной управился. Побег на речку посмотреть, глянуть, как черт ихний уговор справляет, водяного из омута выгоняет.
На бугор выбежал, вниз глянул, а там такое творится, что сказать страшно! В омуте смертный бой идет, не понять, кто верх берет, поспеши, увернись, а то и тебя зашибут, под корягу затянут. Брызги летят, чертенята вопят, водяной стонет, бузит, речку мутит.
Черт с чертенятами водяного, со сна зимнего в себя не пришедшего, силенок не набравшего, за мякитки ухватили, на бережок потащили. Тот шипит, свистит, упирается, обратно к омуту родному подобраться старается. Только чертенята его за бока щекочут, за космы дергают, палками в глазища пучеглазые тычут, подмогу кличут.
