Книга Сибирские сказания, страница 46. Автор книги Вячеслав Софронов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Сибирские сказания»

Cтраница 46

Васька бумажку прочел, в руках повертел и монахам обратно отдает:

«Вы, монахи-молчуны, Божьи агнецы, зазря в мой монастырь со своим уставом заявились, не запылились. Я мужик не вашего чину, имею на то свою причину. Живу при деньгах, как девка при серьгах. Могу вашего архиерея к себе на блины позвать, про жисть-житье все как есть рассказать. А молоть задарма мучицу не хватит моей водицы, поищите кого другого за архиерейское слово».

Поворотили монахи обратно несолоно хлебавши, бороды не смочив, крошкой не закусив. А на другой день ни свет ни заря прыг на Васькину запруду урядник с коня. Сам при усах, при лампасах, шашка по бревнам постукивает, побрякивает, урядник в усища покрякивает. Вытащил Ваську за шкирку на бережок, засветил кулачищем промеж зенок. А тут еще два солдатика, с ним приехавшие, от себя добавили, два раза вдарили, тот и с копыт долой, крутит кудлатой башкой. Привязали к коню и в город поволокли, как мешок с дерьмом, только пыль клубом.

К вечеру Васька обратно заявился… Побитый, помятый, сапогами служилых солдатушек потоптанный. Вслед за тем другим утром обратно обоз с зерном едет, на каждой телеге по монаху-молчальнику сидит, добро сторожит. Затащили мешки на мельничку, в угол сложили, сами на бережку устроились, сухарики в сырой водице мочат, сами себя потчуют.

Васька самолично за мешки схватился-ухватился быстрей засыпать, смолоть поскорей. Только на запруду глянул, а воды-то и нет, словно ее там сроду и не было! Страх великий на него нашел, волосы на башке рвать начал, худые слова кричать. С ведром к речке побежал черпать, на колесо лить, а толку пшик, смех, да и только. А и не смолоть нельзя, иначе каторга на веки вечные.

Сел он на мешки, пригорюнился, а тут и черт явился, словно за углом стоял. Сытый, довольный, хвост в косицу заплетенный, сам масляный, сияет, как медна пуговица. И чертенята вслед за ним прибыли, явились не запылились – песенку мурлыкают, носиками шмыгают, видать, хорошо им в теплых краях жилось-поживалось.

– Здравствуй, Васенька Пестрой, мужик шустрой! Не забыл ли про меня да про уговор наш? Пожаловал к тебе за законной своей четвертью от всего помолу. Вели мне его вынесть, положить, тогда будем и дальше дружить.

Васька и взбеленись от такой напасти. Орет ему:

– Ты еще, ирод, приперся ни свет ни заря, а все равно зазря. Ту муку, что я с мужиков собрал, у меня купчина украл. Оставил взамен сто рублев и то одной бумажкой. А теперича еще и вода с плотины ушла, а куда и не сказала. Монахи зерно привезли, а тут хоть на колесо нассы, а крутить нечем.

– Эге, – черт ему говорит, – бумажку ту на сто рублев ты себе на леденцы оставь. А с монахов я свой оброк все одно возьму. Не волнуйся, друг, не переживай, а зерно засыпай. Сей момент вода будет.

Пальцами своими волосатыми щелк-щелк, хвостищем дрыг-подрыг, и невесть откуда вода набежала, зажурчала, колесо пошло крутиться, жернова заскрипели: мели Емеля, твоя неделя.

Обрадовался Васька, вмиг все монастырское зерно смолол, в мешки ссыпал, им рукой машет, чтоб на телегу тащили. Погрузили те мучицу, крестным знаменем себя осенили, спрашивают хозяина:

– Чего-то на твоей мельнице дюже серой попахивает? Ты, случайно, с нечистым дружбу не водишь?

Васька было крест наложить на себя хочет, а руку-то словно свело в локте, не подымается. Монахи головами покрутили, повертели и поехали потихонечку к себе в монастырь. А Васька сам по себе остался, пригорюнился. Кинулся черта с чертенятами искать, а тот словно сгинул куда, не видно его, не слышно никого. Глянул вниз с плотины, а там и сухо совсем, дно видно, лишь ручеек малый журчит, едва виднеется.

«Ладно, – думает себе, – вода ушла, а заработанная денежка все одно осталась». Взял Васька бумажку сторублевую, ассигнацию, значит, поглаживает ее, радуется. Только внимательней к ней присмотрелся и чуть его кондрашка не хватила: а на портрете государя императора поверх головы рожки козлиные пропечатаны. Да аккуратно так, словно государь весь век свой с ними прожил, пробыл, без них и не жил.

Совсем худо Ваське стало, кинулся он на дорогу, убечь решил куда, а навстречу ему монахи обратно едут. Да злые такие, что не приведи Господь, хоть им по чину-званию такими и быть вовсе не положено. Хвать Ваську за шкирку и рылом в мешки, а там вместо муки навоз гольный лежит, весь из себя сухой и воняет пакостно.

– Где наша мука?! – орут в голос. – Как посмел самого владыку обманывать?! Связали и на мешки с дерьмом закинули. Увезли в город, и боле мы его не видели.

А ночью такая буря на нашей речке поднялась, сроду не бывало, самые древние старики не упомнят этакого. Вышли утром на бугор, а ни плотины, ни мельницы и в помине нет, все унесло, разметало.

Нельзя сказать, что мужики особо опечались по мельнице. И без нее ране сколько лет жили, еще столько же проживем. Плюнули и забыли. И про Ваську бы Пестрого никто дажесь не вспомнил. Да только объявился он, уже когда начали у нас колхозы ладить, скот отбирать, в общий хлев сгонять. Вот тут и он пожаловал в черном кожане с наганом в кармане, на кобылке рябой, немножко хромой и на глаз косой.

Собрал народ посреди улицы и толкует всем:

– Я за вашу свободу на каторге срок мотал, пуще всех страдал. Теперича меня к вам председателем направили, чтоб я нову жизню строить начал…

– Зачем нам нова, вроде и стара ничего была… – кто-то из толпы вякнул.

Васька тогда наган свой достал и дулом на народ навел:

– А кто не пожелает жить по-новому, того в расход пущать велено. Есть такие?

Дураков у нас отродясь не встречалось и тут не нашлось супротив новой власти идтить. Молчат… Тогда велел Васька Пестрой брать грабельки да лопаты, коней в телеги запрягать и айда плотину по новой насыпать. Для новой, значит, жизни. И тут супротивников не сыскалось. Все пошли на проклятую речку. Всей деревней сыпали землю, сыпали. Возили подводами, месили, молотили, трамбовкой стучали, землю уминали. Насыпали чуть не выше бугра, на котором деревня поставлена. Ладно, неделю на то убили, а в поле работа стоит, не до нее.

Только в первую же ночь дождь приспел, случился, до утра лил, поливал, в речку уйму воды нагнал. Вышли на бережок, глянули. А там от нашей работы ни бревнышка, ни щепочки не осталось. Все вода смыла, разметала, нас не спросила. И чего бы вы думали? Приказал Васька новую плотину на речке ладить, строить. Вот и сызнова под Васькиным наганом работу ту пустую начали. Пока землю таскаем – погода стоит тихая, а как закончим, в ночь буря и все размоет, размечет.

…С тех пор много годков прошло, а как новый председатель заявится, так опять плотину сыпать начинает, народ гонит. Сплошное запруженье на нас нашло. С других деревень нас так и зовут: запруженными.

Вишь, вон бульдозер шумит, с городу едет, пыхтит. Опять начнет запруженье на нашей речке делать. Да, встарь люди бывали умней, а ноне веселей. И мы посмеемся, коль допьяну не напьемся… До запруженья…

Ворогуша

И зачем человеку только жизнь дается? Бьется, бьется, а все одно – умирать придется. Как Бог накажет, никто не укажет. Пришла смерть на бабу – не указуй на деда…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация