Всю черную работу на Варвару сложили, свесили, как на батрачку какую. Другой бы муж, может, и заступился за жену, известно дело, родители берегут дочь до венца, а муж жену до конца. Только Борька никак не мог матери своей и слова поперек сказать да за Варвару заступиться, от худых речей оборониться. Так и жила девка, страдала, просвету, передыху не знала.
Вот живет она, мается год, другой, третий и уж пора бы деток нарожать да в зыбке качать, ан чего-то не так, не ладится дело, не клеится, никак ребеночек не затеется.
Свекровка и энтому делу причину нашла, углядела да на Варьку налетела:
– Пустая девка нам досталась, на стороне ходила, трепалась, с кем попало таскалась, а теперича ни зачать, ни родить не могет, – пустой живот, – на нее орет.
А Варьке что сказать-ответить на неправедные слова? Замуж идешь – песни поешь, а как выйдешь – слезы льешь. И всякому своя слеза солона, что набежит на глаза. Сей печаль слезою, а пожнешь радостью. Только где ее, радость-то, взять, сыскать? От свекровки снохе лишь слово недоброе в укор, вот и весь разговор. И ни с кем она, Варька, не ходила, не блудила, берегла себя в целости до мужниной постели, как ребеночек до первой купели. Да заместо купели в ледяную полынью угодила, лишь укоризны заслужила.
Слушала она такие слова, слушала, да и не вытерпела, побежала вечерком к матушке своей родной, чтоб приняла ее обратно в дом, посадила на прежнее место, назвала бы сызнова невестой.
Матушка ее услыхала и сама напустилась на девку:
– Да как ты могла с таким делом ко мне прийти, постучаться?! Я тебе хоть и мать родная, сама под свекровкой жила, маялась, а обратно не приму, греха на душу не возьму. Где ж это видано-слыхано, чтоб от свово мужа сбежать, в родительскую избу возвернуться? Как пришла, той же дорогой и обратно ступай, меня худым словом не поминай.
Упала ей Варвара в ножки, плачет, слезы льет, говорит:
– Сживет меня свекруха проклятущая со свету, как есть сживет. Чем терпеть такое от нее, лучше сразу на себя руки наложить – или в петлю, или в воду. Я до самой свадьбы ни с кем не гуляла, не ходила, себя берегла. А она мне в глаза тычет, что зачать не могу ребеночка. Так разве я виновата в том? На то видать Божья воля, что такова моя доля.
Мать энти ее слова выслушала, призадумалась, а потом и бает ей:
– Может, и Божья воля в том, а может, и черт копытом али баба с пестом. Это как, с какого боку поглядеть, подумать. Ладно, тут я тебе берусь помочь-пособить, причину определить. Живет на соседней горе Прохор Зыркин, знаешь поди, завтра вечерком, как управишься по дому, приходи, сведу к нему. Он в энтих вещах лучше всех в округе понимает, толк знает.
На том и порешили. Варька едва дождалась другого вечера. Еще и не темно, а она уже в родной дом прибежала тут как тут.
Пошли они, значит, до того Прохора Зыркина, что все видит, все знает, обо всем толк имеет. Стучатся в окошечко… Через какое-то время и он выходит, бороду косматую до самого пояса пятерней чешет, а на плече у него птица сидит диковинная, головой по сторонам крутит, клювом в плечо долбит.
– Наконец-то пришли-приехали сами с орехами, – он им говорит, – а то я уж ждал-пождал, да и все жданники поел. Долгонько вы чего-то собирались, облекались, дорогу искали, ко мне не попадали. За энтот срок Варвара уже по три раза родить могла, хорошо б жила, а теперича могла и срок пропустить-проходить, не знаю, как и быть.
Мать с дочкой друг на дружку уставились, рты пораскрывали, дивятся, мужика такого боятся, отколь он все про них знает, понимает. Они ж и слова не сказали, только рта не открывали, а он все за них и выложил.
Прохор же видит такое дело, усмехается:
– То мне от Бога прямая дорога свыше дана-дадена, чтоб про всех все знать-понимать мог. Но это покамест начало всего, а до конца далековато будет. Пошлите-ка в дом, там и беседу вести будем, как добрые люди.
Заходят мать с дочкой в дом к Прохору и вовсе чудно им стало: по всем стенам травы разные висят, в печке горшки кипят, на столе книжища огромная лежит, да такой толщины, что одному человеку и не снести.
Варвара в угол глянула, а там лягушки висят, за лапки подвешены, петушиные перья, лапы заячьи, кости разные. Думает: «Да куда же это я попала, выбраться бы отсюдова живой, вовек боле не пойду!» – и мать за руку дергает: мол, пошли поскорей.
Прохор увидал, страх ее понял, посадил их на лавку и толкует с важностью:
– Зачем вы ко мне приходили, чего просили, то в меня, как вода в песок, войдет и со мной в могилу уйдет. Никто о том знать не будет, а потому не осудит. А ежели ты, Варвара, от страху едва не пропала, то можешь к свекровке своей обратно идти, повинну голову нести и дале в страхе вечном жить. Мне же твоя беда известна и, как смогу, в том помогу. А ну ложись на лавку!
Как он на нее крикнул-цыкнул, она и речи лишилась, ничего сказать-ответить не может, слушается мужика. И мать ее рядом стоит, молчит, губу закусила, едва жива.
Щупал Прохор Варьку, мял, тискал, во все места ей заглядывал, испытывал, как корову перед отелом. Варька лежит и думает: «Это как же я теперь собственному мужу на глаза покажусь, в руки дамся, когда меня чужой мужик всю обсмотрел, руками общупал? Стыд-то какой!»
А Прохор ей и говорит, будто насквозь глядит, мысли видит, как по книге своей читает, все понимает:
– Ты, девка, о том не думай, не гадай, будто я тебя глажу-ласкаю. Этак я болезнь твою вызнаю, приноравливаюсь, как лучше с ней справиться.
Мать Варькина рядом стоит, во все глаза глядит, и ее начали сумления брать, что позволила свою дочь чужому мужику щупать. Она и говорит:
– Хватит, поди, лапать девку, говори толком, какая напасть с ней приключилась, чего случилось? Вроде как остальные мои доченьки по двое, по трое ребятишек имеют, нянчат, одна Варвара пустая, как дырявый чугунок ходит, меня с ума сводит. В чем причина, сказывай?
Прохор кончил Варьку мять и говорит:
– Видать, родовая жила у нее слабая, не держит в себе мужнино семя, обратно оно убегает, выскакивает, не задерживается.
Мать опять за свое:
– Почему вдруг ее жила слабее всех прочих? Остальные держат, да еще на двойню, а то и тройню завернуть могут. А тут? Одного ребеночка и то не родит. Чего-то тут не так…
– Да я, что ли, твою девку делал-зачинал? – Прохор на нее. – Это тебе должно быть видней, отчего Варька на вид девка кровь с молоком, а во внутрях изъян такой имеет-держит.
– Не твоего собачьего ума дело, что с моей дочкой приспело-случилось. Ты лучше лечи, коль взялся, а неча напраслину возводить, нас в грех вводить. Лечи, и весь сказ.
Помялся Прохор, почесал в башке, бородищу пригладил, подошел к книжище своей, перелистал страниц несколько и забубнил что-то под нос. Читал, читал, а потом и спрашивает Варвару:
– А ты как с мужиком спишь, справа от него или слева?
