Только за околицу вышла, к леску повернула, как слышит, бежит следом кто-то, повизгивает. Оглянулась, а то Черныш примчался, следом увязался. Ластится к ней, ласкается, языком красным руки лижет. Обрадовалась ему, как другу лучшему. Вдвоем все не так страшно, от зверя защитит-оборонит. Пошли, он впереди бежит, она следом поспешает, по тропинке ступает.
Скоро и к покосам вышли, к речке Журавлику подошли. Огляделась Маша, осмотрелась, выбрала кустики, что поближе к воде, да там и затаилась-спряталась. Черныша рядышком положила, морду рукой накрыла, чтоб не зарычал, русалок не напугал. Сидят, ждут…
Тут и луна в полную силу вошла, на середку неба выбралась, вылезла. Словно блюдце со сметаной в небе висит, сияет, лес озаряет. Слышит Маша, как вода в речке забулькала, забурлила, круги пошли… и вдруг на самой середке три головы из речки высунулись, показались. Она присмотрелась, пригляделась – три девки плывут, волосы расплетенные по воде за ними стелются, тянутся.
Начали они в воде плескаться, друг за дружкой гоняться, в салочки играть. Смеются, радуются, брызги ажно на берег летят. Поиграли так, к бережку подплыли, вылезли, сели рядком. Беседу, разговор промеж себя завели, достали гребешки. Волосы чешут, тину из них вычесывают.
Одна русалка и толкует другим:
– Хорошая ночка сегодня, лунная. Ни дождика, ни ветерка нет. Может, леших позовем, покличем, чтоб пришли к нам, песни попели, на гармошке поиграли, нас повеселили.
– Слышала я, что они на смолокурню подались, смолы набрать, над деревенскими мужиками подшутить хотят, лошадей им вымазать.
– А мой лешачок меня замуж взять обещал. Я ему сыночка рожу, – самая младшенькая из них говорит, что ближе к Маше сидит.
– Это как он тебя замуж возьмет, с какой стати? Ты рожать и вовсе не способна… – старшие русалки отвечают.
– Ране не могла, не умела, а теперича так запросто.
– Да скажи, не томи, как сумеешь, сможешь.
– А я сегодня у девки одной кунку украла, за сестру свою отомстила, которую парень деревенский в бочке уморил. Она ему как раз женой и будет.
– Ой, – те запричитали, – а нам дашь попользоваться? Мы тоже хотим попробовать.
– Пождите-погодите, вот натешусь со своим лешачком, да сыночка рожу, а потом и берите, забирайте хоть насовсем. – Тут она гребешок свой положила на кочку, начала подружкам показывать обнову свою.
Маша ближе подползла, гребешок ее схватила, а железный, кованый, положила и обратно в кустик спряталась.
Нахвалилась, нахвасталась русалочка кункой чужой, взялась снова за гребешок. Только его в волосы ткнула, воткнула, как он у ней и запутался, в космы русалочьи вцепился-закрутился. Тянет она его, тянет, волосы свои рвет, а вырвать никак не может. Закричала, заблажила на весь лес, подружек напугала:
– Ой, девоньки, подруженьки! Погибель на меня пришла! Кто-то железный гребень, кованый, в голову мне воткнул и не вытащу.
Те испугались, в воду от нее кинулись.
А тут и Черныш не выдержал, не вытерпел, с лаем к речке кинулся, чуть в хвост русалочий не вцепился. И она в воду спрыгнула, только круги разбежались-рассыпались.
Маша вскочила да бежать что есть мочи, гребешок русалочий к груди прижимает, не выпускает. В самый лес забежала, ветер поднялся, сзади свист-посвист, ветки срывает, трухлявые деревья ломает. Пыль, листья Маше в глаза летят, тропинку разобрать не дают, и сверху словно стонет кто, в бубен колотит.
Бежала она, бежала и сбилась с тропинки, уткнулась в овраг глубокий, куда дальше идти, не знает. Стала Черныша звать, насилу дозвалась-докричалась. Тот прибежал, морда побитая, из носу кровь течет, на одну лапу хромает. Обвязала его Маша пояском своим, сама за другой конец ухватилась, велела дорогу искать, из лесу выводить, к дому пробираться.
Черныш и вывел ее к самому гумну деревенскому, без дороги, через кусты, через овраги. Тут и ветер стих, буря кончилась. А гребешок у Маши в руках сделался таким тяжелющим, словно бревно сырое, неподъемное. Едва девка идет, ноги волочит, за заборы рукой держится. Доковыляла-добралась до своего дома, спать повалилась, гребешок под подушку засунула.
Утром свекровка встала, на стол собрала, начала будить всех, поднимать. А Маша глаз разлепить не может, голову от подушки не оторвет, дрыхнет, ничего не слышит.
Алешка тут заступился за нее:
– Пущай сегодня дома останется. Вчерась приболела, отдых ей нужен…
Ушли все на покос. Машу одну досыпать оставили. Проспала она чуть не до обеда. Вскочила, кинулась, нет никого. Пошла к рукомойнику умыться, сполоснуться, а вода, как на грех, вся вышла, кончилась. В ведро заглянула и там нет. Схватила коромысло и на речку.
На мостки взошла, ведерко в воду опустила, зачерпнула, а оно обратно не идет, не поднимается, словно за корягу зацепилось. В воду-то заглянула-поглядела, а оттудова на нее русалочка смотрит, глядит, за ведро держится. Она ей:
– Отдай ведро, а то садану коромыслом промеж глаз, приголублю.
Высунулась русалочка из воды и жалобно просит ее:
– Машенька, дружок, отдай гребешок. Без него мне никак нельзя. Волос не расчешешь, не соберешь, железный, кованый, гребень не вытащишь.
Маша ей:
– Верну гребешок тебе, а ты мне кунку обратно отдай. Баш на баш. Иначе и не жди и не думай.
Русалочка помолчала, глядит на нее печально эдак, просит потом:
– Разреши хоть на одну ночку ей попользоваться, с милым дружком побаловаться-помиловаться. А потом как есть сразу и верну, не задержу, мое слово крепкое.
– Знаем мы вас, обманщиц. Гребешок заберешь, а кунку назад не вернешь. Да еще и лешачище твой, парень дурной, разорвет ее напрочь, вывернет, разлохматит всю. Нет, не согласна я. Давай счас и мену делать. Кради у кого другого, нашла дуру, выискала.
Совсем русалочка грустной сделалась, опечалилась, вздохнула горестно, головой кивнула:
– Твоя взяла, девка въедливая. Но не видать тебе счастья-радости, коль обманешь меня, несчастную. Неси гребень, а как увижу его, так научу, как тебе кунку твою на место вернуть-поставить.
Топнула Маша о мосток ногой, губу закусила, бровь дугой выгнула, отвечает русалочке:
– Мне твой гребень не нужен и задаром, вмиг верну, принесу, а ты в воду нырнешь, под кочку уйдешь, ищи-свищи потом по речкам, по болотам. Возвернешь кунку – гребень получишь, а иначе и разговору не будет, помирай нечесаной.
Говорит русалочка шепотком, словно лист дрожит, по ветру колышется, голосок ее слышится:
– Так и быть, скажу-выдам секрет. Сорви листок таловый, узенький и дай мне его на время, а потом беги, дома его промеж ног приложи и все на место встанет-вернется, образуется, как ране было.
Бросилась Маша к таловому кусту, сорвала один листик – не нравится, другой, третий… Все подобрать не может: один узкий больно, другой широкий. Выбрала наконец парочку и русалочке подает:
