Тихий резкий звук напугал. Храп… С трудом повернув голову, Мельца увидела подле себя какого-то мужчину. Он, скукожившись от холода, спал в старом деревянном кресле. Из приоткрытого рта снова вырвался храп.
Этот человек казался Мельце знакомым. Как будто давным-давно она его знала. И волосы цвета пыли, и грязные пальцы, и старую одежонку. Незнакомец всхрапнул ещё раз, повернул голову к окну и сонно почмокал губами. Это же Антип! Главный торговец Пеплиц. Хитрый пройдоха, который всегда был к ней добр. Но Антип ведь отправился за помощью в столицу. Неужто уже вернулся? И когда только успел?! Как это Мельца пропустила такое…
И вдруг перед глазами мелькнул Хмурый лес. Вот бежит Мельца по холодной земле, а чьи-то пальцы хватают её за подол, тащат за собой. Потные руки срывают платье, шарят по коже. И так мерзко от этого, что хочется плакать. Но Мельца будет плакать потом. Сейчас она будет сражаться.
Не знала она тогда, что эта битва проиграна ещё до начала. Не знала, как больно будет. Как мучительно. И как страшно.
Снова всхрапнул Антипка, и воспоминания рассеялись. Покатилась слеза. Лучше бы осталась она там, в Хмуром лесу. Умерла бы, и не было больше ничего. Как теперь жить, помня, что с ней сотворили?..
Тихо скрипнула дверь, пугая Мельцу. С трудом ей удалось повернуть голову. Грузная и неповоротливая тень упала на дощатый пол. Могильным холодом повеяло, тленом. Мельца попыталась закричать, но из горла только хрип едва слышный вырвался. Он здесь… Нашёл её. Опять мучить будет? Она больше не выдержит. И даже умолять о смерти не сможет – голос не слушается. Ни одна доска не скрипнула под ногами пришлого. Никак не выдал он своего присутствия. Антипка продолжал сопеть в своём кресле, а Мельца пыталась пошевелиться. Но ни одна косточка ей не повиновалась.
Меж тем её мучитель, мерзко улыбаясь, подошёл к узкой кровати, где лежала Мельца, и отбросил тоненькое одеяло. Дрожь охватила тело. Кажется, даже дышать она перестала.
– Хороша девка, хороша…
Он улыбнулся, обнажая жёлтые зубы, и стал похож на жабу. Толстые пальцы потянулись к лицу Мельцы, больно сжали подбородок, а она даже вскрикнуть не смогла. Как же мерзко! Грубая мясистая ладонь медленно опустилась ниже. И казалось, что там, где он касался её тела, оставалась липкая холодная грязь. Больно сжав грудь, он вновь разулыбался, пугая ужасным оскалом ещё больше.
– Какой же звонкий голосок у тебя был… Я не наслушался. Но скоро мы повторим, коль ты выжила.
Он хохотнул, зажимая в тисках грудь. Мельце хотелось кричать от боли и страха. Звать на помощь. Вопить. Она силилась приоткрыть губы, но могла лишь лежать и смотреть на него, позволяя делать всё, что ему будет угодно.
– А чтобы ты не могла никому рассказать о нашем бурном свидании, мне придётся сделать это…
Он, наконец, убрал свои руки от неё. Но ненадолго. Вытащив что-то из кармана, поднёс ладонь к лицу Мельцы и вновь улыбнулся. Из глаз потекли слёзы отчаяния и бессилия. На толстой ладони сидела лягушка. Её кожа блестела слизью, а глаза глядели прямо на Мельцу. Раз! И лягушка прыгнула ей на рот, медленно перебираясь с одного уголка губ на другой. Холодная тянущаяся слизь покрыла рот и подбородок. Мельца чувствовала, как эта жижа стекает на шею.
– Этой отравой я призываю тебя к тишине. Этим ядом я заставляю тебя молчать. Моё имя не сорвётся с губ твоих, покуда я жив, покуда мой помощник жив, покуда будет на это моя воля. Ни словом, ни делом не укажешь на меня, на мой дом, на мои деяния. Отныне быть этому.
Эти слова словно заплатка легли на губы, стягивая их, пришивая друг к дружке. Ещё больший ужас накрыл с головой. Мельцу прошиб холодный пот, а её мучитель снова заулыбался.
– Я буду ждать нашей следующей встречи.
Маленькая лягушка прыгнула на его ладонь. Теперь она выглядела серой и ссохшейся, как клочок смятой бумаги. Ещё раз окинув её обнажённое тело похотливым взглядом, он отвернулся от Мельцы и бесшумно вышел из комнаты. Всхрапнул Антипка, напоминая о себе. И Мельце захотелось вопить от отчаяния. Кричать так, чтобы из ушей кровь потекла. Как?! Как торговец мог продолжать спать?!
Мерзкая слизь затекала в рот и в горло, отравляя горечью. Зловонная жижа оплетала губы, язык. От боли, от страха, от отчаянья всё вокруг завертелось. Вновь начала скрестись в окно ветка. Только теперь она не умоляла впустить её внутрь, а смеялась над Мельцей. Издевательский хохот бил по вискам. Но, как и той ночью в лесу, Мельцу спасла холодная темнота.
Глава III. Смерть в комнате
Судьба… Немногим ведомо, как она выглядит. Но есть те, кто однажды с ней повстречался. Вот они-то и поведали остальным, что Судьба – бледная слепая девушка. Живёт она в высокой башне, в дремучем лесу, освещённом яркими звёздами. Башню стерегут олени да каменные вои. Каменные они потому, что у них нет душ. А раз нет душ, то нет и чувств – не могут они завидовать, любить или ненавидеть – совершенная охрана. Судьба вышивает Гобелен Жизни колдовскими нитями, но не знает их цветов. Каждая нить – человеческая жизнь, и никому не дано предугадать, какого цвета будет его нить, и когда она будет обрезана – это лишь равнодушный выбор слепой вышивальщицы. Невозможно её подкупить или умилостивить.
И никому не дано знать, даже слепой Судьбе, с чьей нитью она переплетёт вашу, и какой узор вышьет на гобелене…
Чудесные и дивные создания. Камни. Твари. Растения. Бестиарий.
Холодные капли падали за шиворот. Одежда неприятно липла к телу, стесняя движения. Казалось, что он медленно тонет, запутываясь в тяжёлой ткани. Под ногами противно хлюпала грязь, и ветер то и дело бросал в лицо новые потоки влаги, из-за которых приходилось жмуриться.
Лютовид проснулся на рассвете. Едва прозвенел часовенный колокол, он по привычке открыл глаза. Похоже, никто не торопился выбираться из домов в такую непогоду, но Лютовиду не сиделось на месте. Он провёл ночь в доме, в тепле. Даже неудобное кресло не помешало ему выспаться и отдохнуть. И теперь его обуревало желание что-то сделать. Полночи он прислушивался к едва слышному прерывистому дыханию старостиной дочери, и этот звук убаюкал его, как самая прекрасная в мире колыбельная. Это напугало Лютовида. Ещё никогда чьё-то присутствие рядом не действовало на него так. Дыхание едва не умершей женщины заворожило его, погрузило в глубокий и спокойный сон. Обычно его сновидения были тусклыми и мутными, как вода в лужах. Кровавые сечи, ведьмы, пытки… Нынче же он видел во сне холмы Северного кряжа и свой дом. В ушах шумел ветер, а в бурно разросшемся клевере шуршал длинный яркий змей. Его острые чешуйки торчали во все стороны, раздвоенный язык алой молнией сверкал в траве. Кажется, змей хитро щурился и что-то шептал, но Лютовид не мог расслышать что. Хозяином холмов аспид скользил по земле, двигаясь к невидимой цели.
Проснулся Лютовид от того, что укус на ладони болезненно зудел. Два прокола от змиевых клыков никак не желали затягиваться и до сих пор немного кровили. А когда атаман посмотрел на старостину дочку, боль в укусе судорогой прошла по всей ладони. Он знал, что ведьма наслала Змеиное проклятье, но в чём его губительная сила, не ведал. Эти проклятья были древними и опасными. Редкая ведьма знала секреты их призывов. Старые и лютые, они медленно убивали свою жертву, заставляя мучиться в агонии и молить Созидателя о смерти. Лютовид всегда знал, что Смерть за ним придёт рано. Да, он не был молод, сорок одну весну отмерял, но всё же не удастся ему дожить до старости. Не в бою сгинет, так от проклятья изведётся – всё одно назначен ему путь в Мёртвое царство, где уже ждут его все те, кого он вперёд себя отправил. Знать, его срок выходит – раньше, чем он думал.
