– Не вздумай кому-то рассказать, понял? Ни на хуторе, ни тем более дружине! Узнает кто, я тебя живьём закопаю!
– Понял-понял, пан атаман! Не скажу!
Лютовид отпустил, наконец, бедолагу, и тот мешком шлёпнулся на пол. Стянув с плеч свой кафтан, атаман вновь подошёл к Мельце и закутал её в тёплую одежду. Пальцы запутались в девичьих волосах и, не удержавшись, он погладил панну по голове. Теперь уж точно не умрёт.
И только сейчас Лютовид о речах Смерти задумался. "Судьба вам с ней красивый гобелен вышила, на яркие нити не поскупилась", – вот как он сказал. Не каждому свой, а общий. Знать, и впрямь одна на двоих у них дорога.
Глава IV. Пробуждение
Бёльвуны. Змиевы проклятья.
Однажды брёл Чёрт по лесу и придумывал, какое бы зло над людьми сотворить. И так он задумался, что не заметил воина храброго. А тот не растерялся. Выхватил стрелу из колчана, к рукояти приладил, тетиву натянул да выстрелил. Попала стрела Чёрту точно в сердце. Пока он от боли корчился, буестный вой вторую стрелу достал, пустил её в полёт да в голову Чёрту попал. А потом и в третий раз прицелился. Прилетела та стрела в живот Окаянного. Но неведомо было вою славному, что неуязвим Чёрт, не взять его простым оружием.
А тут три гадюки мимо проползали. Увидел их Чёрт, схватил. Задёргались змии, но, ясно дело, из чёртовой хватки не вырвались. Поднёс Чёрт одну змеюку к груди, куда первая стрела его ранила, и напоил кровью из сердца. Чешуя у змия дыбом встала, листвой изогнулась, крылья острые выросли. Отпустил Чёрт змея, тот в крону древесную юркнул да скрылся. Поднёс Окаянный другую змеюку ко лбу, куда вторая стрела попала. Напилась лютая крови, рога у неё жуткие вылезли, маленькие да острые. Отпустил Чёрт и этого аспида. Скрылся он в траве. Третью змею Чёрт взял, к третьей ране поднёс, что в животе зияла. Нахлебалась змеюка крови, шипы из позвоночника выпустила. Глаза у ней алым светом засияли. Бросил Чёрт змия в ручей, что рядом протекал.
И приказал им Чёрт по Белу свету ползать, летать и плавать, мужей хоробрых жалить, ядом своим травить. А тем, кто злодеяние какое задумал да силу достаточную обрёл, позволил призвать себе на службу трёх змиев, своей кровью проклятых, трёх бёльвунов.
Первого Драггуром величать, второго – Сниггуром. Ну а третий Вельмаром зовётся.
А воина того, что Чёрта ранил, они настигли да покусали. Говорят, лютой смертью умирал. Долго мучился, Созидателя о кончине молил да сам на себя руки и наложил.
Чудесные и дивные создания. Камни. Твари. Растения. Бестиарий.
Из крепкого сна её вырвал неприятный женский смех, визгливый и фальшивый. Как будто гвоздём по стеклу кто-то царапает. До чего же раздражает! Мельца натянула на голову одеяло, пытаясь спрятаться от мерзкого звука. Но хозяйка противного голоса умолкать не хотела. Новый поток безудержного хохота ударил в виски. Вытащив из-под головы подушку, Мельца попыталась прижать её к уху, чтобы хоть как-то заглушить эти звуки. Но пальцы её запутались в собственных волосах. Вместо длинных прядей она нащупала лишь нечёсаный колтун, в котором запутались… веточки? С трудом Мельца села на кровати, голова закружилась от движения, а одеяло сползло с тела. Под ним она оказалась совершенно обнажённой. Как же так?! Она тут же натянула одеяло до подбородка и испуганно огляделась. В спальне никого не было. Только вот на столе подле окна были разложены странные вещи. Кусочек бересты, длинная ветка, пробирки с травами и цветками.
Мельца отвернулась. Кто же здесь похозяйничать успел? Кто принёс всё это? Зачем оставил?
Яркий лучик солнца скользнул в комнату, высветил столб сверкающих пылинок. Неужто так поздно?! Сколько же времени она спала? И почему отец не разбудил? Он никогда не позволял валяться в кровати так долго.
Выбравшись из постели, Мельца закуталась в одеяло ещё сильнее, боясь даже думать, почему оказалась без одежды. Стыд какой! Если отец узнает… Её начало мутить. Волна тошноты поднялась из живота прямо в горло, оставляя во рту неприятный горький привкус. В голове загудело. Перед глазами всё поплыло. Мельца покачнулась. Ноги вдруг запутались в чём-то мягком, и она едва не упала. Её почему-то грязные ступни оплела такая же грязная тряпка. Одной рукой зажимая одеяло, другой Мельца подняла странную находку. Порванная исподница… В следах травы и земли, покрытая бурыми пятнами.
И вдруг она вспомнила. Вспомнила всё. Звуки. Запахи. Собственные крики. Животный ужас. Липкую горячую кровь. Вот она бежит по лесу. Падает. Грубые руки срывают одежды, мнут тело. Удары. Тяжёлый перстень, рассекающий губы. Вкус крови во рту, ощущение боли в каждой клеточке тела. Её били и швыряли, как вещь, как тряпку. А потом он расстегнул брюки и порвал её на части.
Из глаз потекли слёзы. Мельца попыталась их сдержать, но ничего не получилось. Что он с ней сделал? Что сотворил с телом и душой? Она и так потеряла всякую надежду на семью, на детей. А теперь и подавно. Кому она такая нужна?! Почему?! Почему не умерла там, в лесу?
От бессилия, злости и отчаяния Мельца рухнула на пол. Как же больно… Чья-то рука пробралась в её нутро и сжала где-то в области живота. Больно… Почему она должна мучиться в этой агонии?! От боли захотелось кричать. И она закричала.
Ударившись о стену, распахнулась дверь. Топот ног и встревоженные голоса прорвались сквозь гомон в голове. Чьи-то ладони затрясли её, и Мельца принялась яростно вырываться. Чужие руки на теле всколыхнули новый приступ тошноты. Не видя лиц, не разбирая ничего вокруг, Мельца дико размахивала кулаками. Ногти впились в чью-то кожу. Мужским голосом невидимый враг выругался, но отпустил. Перед глазами всё плыло, не желая обретать ясность. Ей казалось, что она снова в лесу. Слышит запах мокрой земли и брусники.
– Сумасшедшая! Да успокойся ты!
Она видела только руки. Крупные ладони и длинные пальцы, которые тянулись к ней из лесной темноты. Мельца отползла назад, засучила ногами по полу. Почему земля такая твёрдая?! Её ноги не вязнут во влажной жиже, значит, она сможет убежать.
– Ядрёное зелье атаман сварил! Смотри, как ожила! Чего пялишься?! Держи её, пока она саму себя не угробила!
Смазанным пятном к ней приблизилось лицо. Другое лицо, не то, что было в лесу. Не то, что гадко улыбалось, щерясь в темноте.
– Мельца! Мельца! Это же я, Антип! Ну, миленькая…
Антип… Торговец Антип. Хитрый пройдоха Антип. Антип, который мерзко храпел, пока тот, другой, глядел на неё, облизывая толстые жабьи губы, и говорил, что скоро всё повторится.
– Ты спал… Спал…
Даже её голос казался надтреснутым. Скрипом старой ветки.
– Спал, когда он… Когда…
Губы вдруг стянуло что-то липкое, и во рту как будто насекомые зашевелились. Мельца попыталась разомкнуть их, но ничего не получилось. Вокруг языка словно кокон из паутины. Она задыхалась…
– Что с ней? Ягин!
