– Что делал?
– Не знаю… Далеко была, не разглядела… Кажется, лягушек ловил.
– Как выглядел?
– Я не видела. – Она зарыдала так громко, что притихшие вороны вновь оживились. Их карканье странно вторило ведьминому плачу.
– А ты подумай. Вспомни.
– Он… Он… Ниже тебя был… Кажется… И такой… Сутулый… Дородный… Ближе не видала…
– Это всё?
– Да…
Лютовид отошёл в сторону, туда, где лежали её сумка и плащ, в котором Мельцу нашли. Поднял плащ и, вернувшись к Черупке, приказал:
– Смотри сюда!
Её помутневший взгляд, блуждавший по полу, остановился, нашёл ткань и замер. В глазах мелькнуло узнавание и тут же исчезло. Но Лютовид успел заметить и его, и страх, который ведьма из последних сил пыталась скрыть.
– У кого видала?
– Ни у кого… Впервые… Вижу…
Лютовид опустился перед ней на одно колено и почти ласково убрал прилипшие к лицу волосы:
– Черупка, ты ведь не глупая. Я же обещал: отпущу тебя. Но ежели правдиво на все мои вопросы ответишь. А если отвечать не хочешь… – Лютовид отложил кинжал в сторону. – Я могу тебя тут неделями держать. И каждый день ты будешь узнавать новую боль. А могу и местных позвать, да позабыть рассказать, что все их беды вовсе не из-за тебя. В Пеплицах народ жестокий, даже я дивлюсь… – Его взгляд сделался холодным, а на губах заиграла издевательская ухмылка. – Выбирай, что сердечку твоему ближе.
Момент, когда Черупка поняла, что этот бой ею проигран, Лютовид мог с закрытыми глазами угадать. Её плечи поникли, губы задрожали, а голова безвольно на грудь упала. В такие мгновения он себя ненавидел. Его победа над ведьмой, над её решимостью выстоять, над её волей была неизбежна. И каждая секунда тех пыток, что он над ней творил, лишь приближала его к цели. Но вместе с тем убивала то человеческое, что в нём было, превращая в загнанного зверя. Да, он знал, что ведьмы творят страшные вещи. Они безжалостны к обычным людям. Да что там люди! Друг дружку не щадят, умерщвляя и мучая в попытке завладеть тайными знаниями соперниц. Но он столько повидал этих злодеяний, что в конце концов они перестали казаться ему ужасными. Вся его жизнь была наполнена лишь болью и злобой. Надежда на что-то лучшее давно погибла. А ему ведь так хотелось того, что было доступно обычным людям. Того, что они считали обыденностью и данностью. В памяти всплыли голубые, как море, глаза и гладкая, как шёлк, кожа. Мёртвые мечты возрождались из гор пепла, робко поднимали головы и манили обещанием нежности. У нежности были серебристые локоны и волнующий голос.
– Это плащ кузнеца Триггви. Он из соседнего с Пеплицами хутора.
– Откуда знаешь его? – Злость в его голосе была столь очевидной, что Черупка вздрогнула как от удара и подняла голову. Её затравленный взгляд, полный мольбы, остался безответным.
– У него дочка есть. Малая ещё – десять вёсен девчонке, но смышлёная. Я её в прислужницы взять хотела. Денег Триггви предложила али ворожбой помочь. Но он наотрез отказался, упрямый болван. Тогда… Тогда я… – Страх в её глазах был почти осязаем. – Я зелье ей в питьё подлила однажды… Она и захворала. Их аптекарь никак помочь не мог, и я пообещала Триггви, что вылечу девчонку, если отпустит её со мной… Но он сказал, что, пусть уж помрёт лучше, чем ведьмой становится… Ну не дурак ли?! Дочь родную на смерть обрекать, лишь бы ворожбу не познала! Я ему сроку на раздумья дала – пять рассветов… Пообещала, что после вернусь – ответ выслушать… Согласится дочку отпустить, вылечу. Не согласится – пусть девка помирает…
Через пять рассветов я вернулась, а она жива-здорова, бегает себе по двору. Ну, кузнец и сказал, что какой-то умелец заезжий её на ноги поставил. Даже денег не попросил. И что с ведьмой он совладать может… Триггви ему в благодарность плащ и отдал.
Черупка замолчала. Но Лютовида это молчание не могло обмануть.
– Неужто не выяснила, кто ученицу из-под носа увёл?
– От тебя ничего не укрыть, да, атаман?
Лютовид промолчал, и ведьма вздохнула, застонав от боли.
– Ни имени его, ничего… Знаю только, что к Триггви его жинка златаря
[33] привела. Но я до неё добраться не успела – травы особые надобно было в полную луну собрать в Хмурой чаще.
– Как златаря и жену его звать?
Черупка помолчала, вспоминая имена.
– Его Вальбьёргом кликают. А её, кажись, Багрянкой.
Багрянка… Лютовид нахмурился. Он уже слыхал это имя. Вот только от кого? У Антипа спросит – этот пройдоха всё обо всех знает. Собрав плащ, ведьмину сумку и метлу, Лютовид направился к выходу. Он был почти уже у дверей, когда ворожейка его окликнула едва слышным дрожащим голосом:
– Атаман…
Лютовид обернулся:
– Что?
– Ты ведь отпустить обещал…
– Ты же знаешь, что я соврал.
Когда он вышел наружу, в яркое и солнечное утро, Черупкин крик разбил безмятежное спокойствие хутора. Она вопила отчаянные проклятья и ругательства, а потом зарыдала. Вороны наконец не выдержали и сквозь бреши в крыше покинули колокольню.
Глава VI. Дождь и мечты
И женщины, и мужчины силой колдовской наделены. У женщин она от Чёрта идёт. Ибо весь род женский злу разному подвержен, грехам постыдным – зависти, корысти, сластолюбию, тщеславию. Души их развратны и похотливы, красота телесная ум более всего занимает. А мужчинам сила Созидателем пожалована. Не стремятся они к нарядам дорогим да к лицу пригожему. Другу своему завидовать не будут, коли тот богатство какое обретёт. Но любая ворожба – есть проклятье, ибо она же есть – великое искушение. Потому и зовутся атаманы те, кои силой ворожейной наделены, проклятыми.
Каждого атамана милостивый Созидатель тремя силами одарил. Силы эти могучие и опасные. Осторожно с ними обращаться надобно. Себе не в корысть, людям не во злобу.
Первую силу Созидатель взял там же, где и Чёрт-поганец. В океане, в древних могильниках и на дне давно потерянных рек. Сила эта – колдовство мелом, углём и глиной.
И о ней я вам поведаю…
Древние существа, в океане почившие, телами своими в камень слились, в белые горы превратились. И стали ворожейки и ворожейники белым мягким камнем заклинания свои записывать, грязное чистым делать, тёмное – белым. Коварству и обману мел – главный пособник. Истину он за ложью сокроет. Любой секрет сохранит. А тайну на дне морском похоронит, куда никому ходу нет. Такова ворожба мелом. Ворожба тайн и обмана.
Есть и другое колдовство…
В старых, давно позабытых могильниках, где мёртвые корни и листва в камень сплелись, родился уголь. Тепло и свет он дарует, но может и погубить, уничтожая всё на своём пути. А золой, что от костра сохранилась, засыпь землю, и даст она обильный урожай. Вот каков уголь – кусочек его может от холода и тьмы спасти, а может пламя лютое разжечь, в коем все погибнут. Но и зола, оставшаяся после этих смертей, жизни возродиться поможет. Такова ворожба углём. Ворожба жизни и смерти.
