Мельца испуганно вздрогнула. С громким хрипом она втянула в себя воздух, глядя на взволнованного атамана. Он так сильно прижимал её к себе, что она едва дышала. Его сердце гулко билось в груди, и стук этот отдавался во всём её теле. Придя наконец в себя, она грубо оттолкнула ворожейника. Едва устояв на ногах, Мельца оперлась о стену и ещё раз глубоко вздохнула. Удивлённый и встревоженный, он отступил на шаг. Руки, что секунду назад змеями сжимали её тело, безвольно повисли по бокам.
Стыдясь своей слабости, Мельца попыталась что-то сказать, но не смогла. Ещё большой стыд её обуревал за то, что так резко оттолкнула. Он, похоже, единственный, кто хотел помочь.
– Л-людей много… И… И жарко… Дурно стало…
Она попыталась оправдать свой ужас, но звучало так жалко и лживо, что самой противно стало. Но он, кажется, всё понял.
– Он здесь?
Мельца попыталась кивнуть, открыла рот, чтобы сказать коротенькое «Да», но мышцы свело судорогой, а во рту вновь стало липко и гадко.
– Я пойду, пожалуй… – Она оттолкнулась от стены и выглянула в окошко. Все гости суетились во дворе, складывая костёр. – Ещё стол накрыть надо…
Мельца испуганно метнулась мимо атамана. Но он ловко ухватил её за широкое платье. Она замерла на месте, боясь глядеть на него.
– На рассвете я уеду во Фьянилль. Тебя Гирдир охранять будет. С ним ничего не бойся – он своё дело знает. Я выясню, кто это сделал.
Мельца осмелилась взглянуть на атамана. Он таким серьёзным был, суровым. Улыбался ли когда-нибудь? Было ли в его жизни что-то счастливое? И вдруг всё неважно стало: поймёт ли атаман, кто над ней надругался? Накажет ли? Да что ей с этого теперь? Жизнь всё равно загублена… Другое её волновать стало. Как стереть эту странную печаль с его лица? Как заставить улыбнуться? Как жизнь его счастливее сделать? Ох, что за мысли?! Правы пеплицкие. Правы. Шлюха она. Грязная развратная шлюха! Зачем о нём думает?! Зачем пытается понять, послышалось или впрямь любимой назвал? Блудница она… И всё, что с ней случилось, заслужила.
Вырвав из его рук платье, Мельца отвернулась и убежала на кухню.
Вскоре принялись разжигать костры. Один у часовни зажгли. Второй – в центре хутора. Ну а третий – подле старого колодца, у самой околицы. Этот костёр сложили кмети. Он от двух других заметно отличался. Высоко в небо устремлялось пламя, искры разноцветные выбрасывало в воздух. Дым от него розоватый поднимался, а запах сладким был, будто что-то ароматное жгли. Не иначе атамановых рук дело.
Мельца долго на этот костёр смотрела не отрываясь. Ворожейник ушёл сразу же после того, как она сбежала. Не подглядывай она за ним из кухни, то и не поняла бы этого. Шаги его были не слышны, дверь он отворил бесшумно. Даже петли, эти вечные предательницы, не скрипнули! Злотична обругала её за бестолковость, и Мельца предоставила ей разбираться с посудой и угощениями, а сама отошла к окну. Костёр весело полыхал, разбрасывая в стороны вокруг себя радужные искры. Ароматный дым иногда залетал в дом. О своём постыдном обмороке думать не хотелось, но мысли всё равно возвращались к нему. Мельца нервно теребила белую ленточку, вплетённую в косу. Зачем самой себе врёт? Не об обмороке вовсе она думала. А о том, кто сейчас стоял подле костра и на небо задумчиво глядел. О странном и загадочном атамане. Неужели и впрямь любимой её назвал? Или ей всё померещилось? Может, это Чёрт морок на неё наслал и теперь искушает греховными мыслями? Мельца их изо всех сил от себя гнала. Но хитрыми юркими змеями они вновь и вновь пробирались к ней и отравляли своим ядом. Всё ещё дрожа от ужаса перед предстоящей ночью, Мельца неожиданно поняла, что атаман о ней более заботы проявил, чем все пеплицкие вместе взятые. Страх перед ним постепенно уходил, уступая место странной уверенности, что уж он-то точно не предаст и не обидит. Что-то в нём такое было, что хотелось ему жизнь свою доверить, поверить, что защитит, что не будет считать её грязной и развратной. Но он совершенно чужим был. Незнакомым, пугающим. Кто знает, какие у них там в столице порядки заведены.
Да, скорее всего, послышалось. Какое ему дело до неё? До её бед и печалей. Не могла она ему понравиться… Никто никогда не восхищался её красотой или ещё чем-то. Она ведь самая обычная. Да ещё и неизвестно от кого рождена. Кому она вообще нужна? Особливо после надругательства. Уж точно не атаману. Он любую получить мог, стоило лишь пальцем поманить. Вон как Злотична вокруг него увивается. Чуть ли ни открыто себя предлагает, гадина. Мельца обернулась и посмотрела на вдову. Та суетилась у стола, в очередной раз меняя местами ставцы.
[38] Хоть и сплетница, а красивая. Волосы искусно в причёску уложены, глаза особой краской дорогущей подведены, даже платье новое надела. Грудь высокая, в вырезе виднеется, юбки пышные. Уж не для атамана ли так вырядилась? И всё же хороша… Ну кто, кто предпочтёт такой красавице Мельцу? Любимой назвал… Ха! Послышалось.
* * *
Лютовид сидел в конце длинного стола. Рядом примостился глава рыбаков, который, похоже, был не слишком рад такому соседству. Он всё время ёрзал на узкой лавке, копошился и больше походил на огромного жука, чем на человека. Лютовид же, напротив, привалился спиной к стене и замер. С этого места он видел каждого гостя, и можно было наблюдать за всеми, кто нынче посетил дом старосты. Компания уже знакомая собралась. Сам староста, судья Бергрун, рыбак Хаврун, аптекарь Грас, Антип, Злотична да кмети. Ну и Мельца…
Он и сам не знал, зачем ей признался сегодня днём. Зачем сказал, что люба она ему? Лишь напугал ещё больше. Но он так хотел, чтобы она поняла: не враг он ей. Жизнь свою положит, чтобы защитить и уберечь её от любых напастей.
Лютовид задумался, глядя на свои испещрённые шрамами и свежими ранами руки. А что от той жизни осталось? Год ему Смерть отмерил. Но прожить год этот по-разному можно. Можно в Каменн с дружиной вернуться. Забыть обо всём, что здесь было, и делами привычными заняться. Можно на остров Бруюнхейн податься. Туда как раз юные атаманы приедут обучаться. А можно… Мельцу с собой забрать и в родное княжество вернуться. У него и дом есть – большой, надёжный. Ей там спокойно будет. Лютовид слуг своих из Каменна привезёт, чтобы силы на хозяйство не тратила. А рядом море с чудесным чёрным песком, пещеры древние. Гулять там будут. Он ей столько мест покажет… Заботой окружит, любовью. Любое желание исполнит. Камнями драгоценными осыплет. А она, быть может, малыша ему родит…
Лютовид едва не рассмеялся над самим собой. Вроде и эля не пил, а вон как его развезло – в мечты ударился. На душе стало горько. Он знал, как с ведьмой справиться, как болезни разные вылечить. Но как противостоять жгучему желанию, что по венам отравой растекалось, не ведал. Он ещё ни разу в жизни стольких чувств не испытывал, как при встрече с панной. Когда у дверей её обнаружил, едва на ногах стоящей, его затопил холодный страх. Мельца с трудом дышала, бледностью лица с ведьмой сравнялась. Но когда прижал её к себе, поддержать пытаясь, то вновь ощутил мягкость и тепло её тела. Ладони сами собой кожи нежной и гладкой коснулись, и он пропал… Вожделение нахлынуло волной. Оно смешалось со страхом, превращаясь в дикий напиток. Это питьё одурманивало. Лютовид мучился одновременно и ужасом, и похотью.
