Ко вторым петухам Ветер утих, а гости Багумилова дома уснули прям за столом. Ветру, наверное, надоело буянить, а у мужиков просто не хватило сил на эль и песни. Разлегшись на лавках, они соревновались друг с другом в громкости храпа и пьяной отрыжки.
Мельце становилось дурно всякий раз, когда она на них смотрела. Кмети налегать на хмель не стали и разошлись по своим комнатам, а вот пеплицкие, похоже, обрадовались лишней выпивке и решили уничтожить её всю. Дух в кухне стоял такой, что кружилась голова. После всех пережитых волнений Мельцу шатало. Она хотела отворить окно, чтобы впустить немного свежести и прогнать кислый запах. Но Злотична так отчитала её за беспечность в Дауфурнотт, что с этой мыслью пришлось распрощаться.
Вдвоём с вдовой они принялись за уборку, стараясь навести хоть видимость порядка. Да ещё и на утро надо было снеди наготовить да чего-нибудь от похмелья, которым наверняка будут страдать беспечные пьяницы. Мельца с отвращением переступала через вытянутые ноги. От храпа ещё больше разболелась голова. Хуже всех выглядело отродье, что над ней снасильничало. Его мясистые губы приоткрылись, по подбородку стекала белая слюна. Он всё время причмокивал во сне и противно сжимал руки. Мельца догадывалась, что ему снится. Больше всего ей сейчас хотелось задрать подол платья, вытащить из чулка Немного Убийцу и перерезать этому хряку глотку. Чтобы истекал кровью. Захлёбывался ею! Она не сразу осознала, что стоит посреди кухни, прижимая руку к бедру в попытке нащупать рукоятку.
– Ты чего, уснула? – Голос Злотичны развеял морок, и Мельца очнулась.
Если бы надоедливая вдова куда-нибудь ушла, то Мельца бы не стала мешкать! А потом – будь что будет. Пусть судят её, в колодец окунают, вешают. Да что угодно. Но она бы отомстила за себя и, возможно, за других несчастных. Месть казалась болотом, в которое Мельцу безжалостно затягивало. Ей слышались предсмертные хрипы своего насильника, виделись его расширившиеся от ужаса глаза, толчками вытекающая из раны кровь…
– Наконец управились! Я спать, а ты – как знаешь.
Мельца вздрогнула. Злотична вытирала мокрые руки о передник и пыталась сдержать зевок. Окинув равнодушным взглядом храпящих мужиков, она пожала плечами и выскользнула из кухни, оставив Мельцу в одиночестве. Липкий ужас холодным потом пополз по спине. Никто её теперь защитить не сможет. А ежели он колдовство какое вздумает над ней вновь сотворить, то и криков её не услышат. Словно стремясь напугать её ещё больше, за окном громыхнул гром. Он сотряс весь дом, вновь заставив стёкла жалостливо звякнуть, а набравшуюся компанию дружно всхрапнуть. Нет уж! Лучше она на улице заночует, чем здесь, рядом с ним. От его хитрости ни замки, ни двери не спасут. Лишь на себя надежда. Да на Немого Убийцу, что нежной сталью ласкает кожу.
В тот самый момент, когда Мельца ступила за порог, грянула настоящая буря. Гром во всю уже развлекался, скача по небу из стороны в сторону. То с одной стороны громыхнёт, то с другой. Яркие вспышки молний располосовали тучное нутро низких облаков, выбрались наружу и пытались дотянуться до земли. Дождь хлынул стеной, прибивая пыль. Он встал серой туманной завесой и дышал на хутор холодом. Мельца побежала за дом, к кашеварне. Она сразу же вымокла до нитки. Платье облепило тело, сковывая движения, и казалось, что она пытается плыть прямо в одежде. Ступни тонули в моментально разлившихся лужах. Когда она добралась до спасительной пристройки, то сама себе казалась выбравшейся из озёрных глубин утопленницей. Небо немного посветлело, предчувствуя близкий рассвет. Но дождь тоже решил поворожить. Он накрыл хутор пеленой, делая рассвет более похожим на сгущающиеся сумерки.
Мельца притаилась под выступающей крышей кашеварни, залюбовавшись мокрым садиком. Сильные струи гнули бутоны шиповника к земле, а упорное растение пыталось приподнять закрытые головки, словно приветствуя наступающий рассвет. Летом часто случались такие дожди. Они начинались с вечеру, шли всю ночь, а к утру затихали. Когда уже казалось, что тучи совсем иссякли и солнышко готово выглянуть, небо опять укутывалось в серое покрывало и выливало на землю холодную воду. Длился такой ливень седмицу,
[40] не меньше. А то и две.
Дождь Мельца любила. Ей нравилась зябкая прохлада, которую он с собой нёс, запах прелой сырости и поздний рассвет. В дожде было что-то чудесное. В том, как непрерывно падают с неба хрустальные струи, как пузырится вода в лужах, или как брызгает в стороны водяная пыль.
Крыша плохо спасала от ледяного потока. Мельца ужасно вымокла, и было жутко холодно. Но уходить не собиралась. Она намеревалась простоять здесь до тех пор, пока гости не покинут отцовский дом. Крыша кашеварни была её укрытием. Здесь можно спрятаться от того, кто громко храпел на кухне. Мерзкий боров! Желание воспользоваться Немым Убийцей и перерезать ублюдку горло прямо во сне обуревало Мельцу до сих пор. Повинуясь странному порыву, она подняла платье, обнажая ноги, и сжала рукоять кинжала, выглядывавшую из чулка.
– А я весь вечер гадал, от чего ты руку к ноге прижимаешь? Болит, что ли?..
Тихий насмешливый голос змеиным шипением перекрыл шум дождя. Мельца вздрогнула и уронила подол. В неясном сумраке рядом с ней стоял атаман. Как он вновь так тихо подкрался?! Она ни единого звука не слыхала. Мельца обхватила плечи руками и вжалась в холодную стену кашеварни.
– Я… Думала… – Она неуверенно сглотнула, гадая, в какую сторону бежать от него. – Почему ты не спишь? – До чего же испуганно звучал её голос.
Атаман устало улыбнулся. Дождь его по щекам хлестал, нападал. Будто пытался одолеть смельчака, бросившего вызов стихии. Волосы атамана ещё чернее казались, ресницы как стрелы сделались. Мокрая борода облепила подбородок, превращая ворожейника в суровую каменную статую. Расстёгнутый кафтан льнул к телу, обхватывая широкие сильные плечи. И пусть атаман не таким огромным, как остальные кмети, был, но всё в нём дышало мощью и неукротимой силой. Мельца задрожала от холода и страха. Ужас перед ним вновь стал таким всепоглощающим, что перехватывало дыхание. Атамановы глаза превратились в две узких щёлочки – наверное, понял, как она его боится. Бесшумно он перебрался под крышу и встал рядом с Мельцей. Налетел буйный ветер и швырнул в неё уже знакомый запах. Кедровая живица, целебная, раны заживляющая. Цветки и корни шалфея, высушенные, пахучие. И только что вышедший из-под рук мастера кожаный книжный переплёт. Усиленные дождём ароматы смешивались, подлетали к Мельце и кружили голову. Она уж и позабыла, что спрашивала, когда атаман вымолвил:
– Рассвет скоро. Мне ехать пора.
Ужас перед ним внезапно сменился страхом перед его отъездом. Может, он тоже над ней ворожит? Околдовывает своим голосом и запахом.
– Зачем? – Её голос был тих и едва слышен за шумом дождя. Но от атамана ничего не могло укрыться.
– Выяснить кое-что надо. Гирдир подле тебя всё время будет. В обиду не даст. А вернусь – поговорим.
Он не смотрел на неё. Прижавшись спиной к двери кашеварни, задрал голову и пристально вглядывался в неохотно светлеющее небо. Что он там пытался рассмотреть?
