– О чём же говорить будем?
– О свадьбе твоей.
Мельца резко повернулась к атаману. Он тоже на неё взглянул. Ветер ласково погладил его влажные волосы и дохнул на Мельцу ароматом шалфея.
– Тебе-то до моей свадьбы какое дело? Али радеешь за жениха обманутого? – Она так не хотела себя жалеть! Но слова помимо воли срывались с губ: – Так напрасно. Он даже развратницу взять готов.
– Я выясню, кто это был.
– И что с того, атаман? – Злость начала бурлить, как зелье в ведьмином котле. Пузыриться, кипеть и выплёскиваться наружу. – Никто не поверит, что он сам… Что я к нему не ходила! – Она тряхнула головой, и брызги с волос полетели на атамана.
Крошечные капельки упали на его губы. Медленно, словно пробует что-то неведомое, он слизнул их и тихо ответил:
– Мне до других дела нет. Не для них я это делаю.
– А для кого же? Зачем в это дело лезешь? Ведьму поймал и уезжай отсюда. Всё равно они меня виноватой считать будут. – Ей было ужасно обидно признавать собственное бессилие. Но ничего тут изменить не дано. Всё останется так, как прежде.
– Затем в это дело лезу, панна, что награду хочу от тебя получить.
Позабытый было страх с новой силой забился в теле. Он клокотал в горле, стучал в висках и болезненным звоном отдавался в ушах.
– Какую ещё награду?
Седой Дождь решил, что про него забыли, и ринулся на Пеплицы с новой силой. Ветер подобострастно ему подвывал. Вместе они стали казаться двумя глупыми молодцами, хватившими лишку и решившими подурачиться. Атаман молчал. Его серые, блестящие серебром глаза вдруг стали менять свой цвет. В темноте было отчётливо видно, как гладкая сталь начала раскаляться, белея, а потом приобретая ни с чем не сравнимый оранжевый оттенок. Они полыхнули огнём, став почти красными. Жёлтый, оранжевый, карий – цвета недавних костров сменяли друг друга. Мельце показалось, что перед ней Змиев господарь. Сейчас из его глаз вырвется беспощадное пламя и набросится на неё. Без жалости. Без сострадания.
– Какая… Награда…?
Она ударила его кулаком в грудь, понимая, что бежать некуда – сама себя в ловушку загнала. Атаман всё ещё молчал, а глаза продолжали переливаться – будто пламя огня в них отражалось.
– Зачем же ехать так далеко? Прям сейчас свою награду получить можешь! – Она нагнулась и задрала мокрый подол, обнажая ноги. – Бери, что хочешь, и убирайся!
Как же Мельца устала бороться! Устала бежать. Сражаться. Везде её ждало одно и то же. Так лучше сейчас потерпеть, пока он натешится, а завтра попробовать жить заново.
Огонь в его глазах полыхнул ещё раз и исчез. Они вновь были серыми и холодными. Он протянул руки и отцепил её пальцы от подола. Прохладной волной платье упало вниз.
– Ты очень красивая… – Голос у него был хриплым и напоминал треск горящих ветвей в костре. – Неужель и впрямь за судью пойти хочешь?
Мельца дрожала. Он смотрел на неё так, словно ничего и не было. А её трясло. От страха. От боли. И больше всего – от отвращения к самой себе. Постыдные глупые слёзы побежали по щекам. Она смогла выдавить из себя лишь тихое "Не хочу" и едва слышно всхлипнула. Втянув в себя пахнущий шалфеем воздух, Мельца закусила губу. Этот аромат придавал чуточку храбрости – она больше не расплачется.
– Значит, не пойдёшь за него?
Мельца удивлённо смотрела в его глаза. Только что казавшиеся холодными, сейчас они светились странной теплотой.
– За меня всё решено. – Она не понимала, зачем он пытает её, зачем мучает. Почему не оставит в покое и не уедет?
Ладоням вдруг стало очень тепло. Мельца наклонила голову и увидела, что они до сих пор накрыты горячими руками атамана. Она даже не попыталась вырваться. Как же обжигает его кожа. Но это было… Приятно. Какую ворожбу он творит, что она сходит с ума от страха и надежды? Что боится его и одновременно верит?! Он сжал её пальцы, и Мельца взглянула в его лицо. На этот раз оно было хмурым и немного злым.
– А за меня пойдёшь?
– Что? – Мельца подумала, что ослышалась.
Она всё же постаралась вытянуть ладони из горячего плена его рук, но атаман держал крепко и не думал отпускать. Он наклонился над ней и, опаляя горячим дыханием, быстро зашептал:
– Я тебя не обижу. Ты меня только из Фьянилля дождись. А я тебя увезу отсюда. Королевой будешь. Всё для тебя сделаю.
Он отпустил её руки, стянул с десницы кольцо, которое она давеча рассматривала, и надел ей на палец. Кольцо было таким же раскалённым, как и его кожа. Мельца облизнула губы, удивлённо глядя на ворожейника. Что он такое говорит?! Его взгляд замер на её губах. Неожиданно он наклонился ещё ниже, так, что прядь его волос упала Мельце на лоб, лаская шелковистостью и прохладой. С губ его взгляд на её глаза переместился. Пристально он на неё смотрел, не отрываясь, и ещё ниже наклонялся. Его дыхание, немного влажное и опаляющее, коснулось её губ. Мельца вдруг поняла, что погибнет, если не вдохнёт воздух, которым он дышал. Ведь в нём сила витает, которая поможет ей выстоять.
Она приоткрыла губы, втянула стылый воздух. Глаза атамана были так близко, что она видела каждую крапинку. Вдруг её губ коснулась колючая борода. Мельца тяжело сглотнула, а атаман резко выпрямился и отстранился.
– Дождись!
Его голос хрипел и был едва слышен. Отвернувшись, атаман поспешил обратно. А Мельца словно окаменела. Она так и стояла под крышей кашеварни, а где-то совсем рядом слышалось лошадиное ржание. Мимо забора промчался всадник. Он поглядел на неё, и даже в едва наступившем рассвете она увидела, как вновь полыхнули пламенем его глаза. Он скрылся за околицей, забрав с собой и Ветер, и Дождь. Только кольцо осталось на пальце. Оно странным образом согревало всё тело, не давая ей замёрзнуть. В голове шумело – наверное, она захмелела от его горячего дыхания. А вот губы странно жгло. Болезненно и сладко. От этого ощущения она едва ли не задыхалась. Вернулся ужас от того, что атаман был так близко. И разочарование… Её первый настоящий поцелуй… Не суждено было ей испытать это чувство. Да что же с ней не так?! Почему боится ворожейника и одновременно тянется к нему? Он колдун, как и тот, другой, что превратил её жизнь в ужас. Но атаманова колдовства она почему-то теперь не страшится… Почему отвращение ко всем мужчинам перед ним бессильно?
Почему ощущает боль в сердце от того, что атаман не наклонился ниже, не утопил её в своём дыхании. Он не подарил ей ставший вдруг желанным поцелуй, забрал с собой. Почему-то Мельца была уверена, что никогда больше и не подарит. Не узнает она, горячи ли его губы так же, как и руки.
Оно и к лучшему. Пусть едет. Как можно дальше. И не стоит ему возвращаться. Потому что к нему на свидание она бы убежала. Ему бы отдала всё. Его бы умоляла не оставлять её.
Пусть едет. Она сохранит в тайне от него свою постыдную слабость. Не позволит ему узнать, какой разлад, сумбур он внёс в её душу, не прилагая для этого никаких усилий.
