Речи о Северном кряже.
Весело шумел костёр. На небе мигали бледные звёздочки. Сизый дымок взвивался вверх, подбрасывая в воздух алые искры. Невдалеке в траве копошился какой-то зверь, таинственно поскрипывали ветви деревьев. Прохладный ветерок забирался под одежду. Кмети готовились ко сну: рассёдлывали лошадей, проверяли оружие, решали, кто за кем идёт в дозор. Воевода Сальбьёрг о чём-то тихо переговаривался с атаманом. Антипка жадно следил за каждым их движением. И, хоть он не слышал ни слова, но всё ж понял, что разговор важный: серьёзными были воевода и ворожейник. Один лоб потирал задумчиво, второй брови чёрные хмурил.
– Смотри, дыру в них не проделай!
Спокойный голос заставил Антипку подпрыгнуть. Он едва не свалился с бревна, на котором сидел – над торговцем нависла тень. Он поднял голову и увидел Гирдира – кметя, который всегда был грустным. Ни разу Антипка не видел, чтобы тот смеялся или хотя бы улыбался. Когда другие вои подшучивали друг над другом, Гирдир молчал и печально смотрел вдаль. Никто с ним не заговаривал первым. Может, просто боялись огромного топора, что тот носил за спиной.
– А ваш атаман… Он и вправду поможет? – Антипка с надеждой взглянул на Гирдира.
Кметь посмотрел на торговца с уже знакомым выражением жалости и опустился на землю.
– Уж если кто и может с ведьмой совладать, то только атаманы.
Антипка вздохнул, поджал губы, но не мог он больше молчать. Решил высказать, что на душе было:
– Больно он… Хилый какой-то… Даже пеплицкие мужики крупней его будут. Как он с ведьмой сладит-то, ежели кощи одни из-под кожи выпирают?
Гирдир долго смотрел на Антипку. А потом вдруг тихо рассмеялся. Впервые торговец видел на лице этого кметя улыбку. Но была она невесёлой, горькой какой-то.
– Ну и дурачина же ты, торговый! Атаманы обучены ведьм убивать. Даже самый искусный и сильный вой с ведьмой не справится, а атаман сдюжит. Вспомни, сколько ведьм было в Кровавой сече? А?
Антипка замялся, подумал, старые предания вспоминая.
– Ну, много их было… И не сосчитать.
– Вот. – Гирдир принялся натачивать свой топор. – А атаманов сколько против них вышло?
Тут уж торговец сразу ответил:
– Двенадцать!
– Вот! – снова вымолвил кметь. – Двенадцать против орды ведьм вышли, народ защитили и сами выстояли. А почему их двенадцать было, знаешь?
Антипка помотал головой из стороны в сторону. В легенде о таком не говорилось. А любопытно было до ужаса!
– Атаманов всегда только двенадцать. По одному на каждый солнечный месяц. Ни больше, ни меньше. Ежели один погибнет, его место другой займёт – самый достойный ученик, прошедший все испытания. Каждый атаман властью особою обладает и ворожбой тайной. С ребячества это в них. Их против ведьмы выстоять учат. А то, что хилый он такой, ты на это не смотри, торговый. В бою он любого из нас уложить сможет даже без силы своей. Атаманы – искусные вои, просто так с ними не сдюжить.
Антипка слушал, затаив дыхание. Каждое словечко Гирдира запоминал, чтобы потом в Пеплицах рассказать.
– И что же, какой месяц у вашего атамана?
– Первый месяц Осени-Туманницы. Когда во власть мёртвые вступают, тогда и атаман наш сильнее становится.
Страшно стало Антипке.
– А что это за власть такая особая и ворожба тайная? – Антипка заёрзал на коряге.
– Тайная – она так и зовётся, чтобы в тайне ото всех быть. Смекаешь? – Гирдир постучал пальцем по лбу Антипкиному, словно дивясь такой глупости. – А власть особая… Страшная сила у Лютовида. Самый лихой он из всех атаманов – в Мёртвое царство вхож, со смертью да тьмой может говорить. Над призраками у него власть.
И вправду, страшная это сила. Кто ж из живых с умертвиями может говорить? С призраками шутки плохи. Они и в Мёртвое царство утащить могут, и проклятие какое наслать. Лишь одна ночь в году в их власти. Но до чего же страшная эта ночь! Самая лютая.
Антип снова на атамана посмотрел. Тот уже один стоял, подле своего скакуна, и в мешке кожаном копался. Тихо что-то позвякивало, шелестело. Вот атаман вытащил из мешка объёмный свёрток, три длинные стеклянные пробирки, и, ни на кого не глядя, ушёл в тёмные заросли елей и осин.
– Куда это он пошёл? – Антипка вновь повернулся к Гирдиру.
– Заклятья свои плести. – Блеснуло остро наточенное лезвие топора. – От зверья лесного, от ворога… – Кметь пристально взглянул на торговца. – От ведьмы…
Антипка поёжился. Пламя костра вдруг перестало греть и больше не казалось приветливым. Совы как-то по-страшному ухали, да и ветер больно угрожающе завыл. Дружина укладывалась спать, оставив подле себя оружие, а Антипка всё в лес глядел, к каждому шороху прислушивался – не пришёл ли атаман. Но вот уже и костёр погас, и луна серебряная над головой высоко-высоко зависла, а чернявый всё не возвращался. Долго лежал Антипка без сна, в небо глядел, звёздочки считал. Вот и тучи тёмные набежали, серебряную луну скрыли. То ли гром прогремел, то ли лошади заржали. Дождик мелкий начал накрапывать. Натянул торговец плащ на голову, чтобы от влаги и холода защититься. И вдруг мелькнули на небе тёмные тени, показалась орда всадников. Длинная кавалькада скакала по небу, лошадиные копыта молнии высекали. Антипка откинул плащ, сел на земле, впился взглядом в небо. Но новая туча скрыла призрачное войско. «Наверное, привиделось», – подумал торговец, удобнее устраиваясь на твёрдой земле и засыпая.
* * *
Её кое-как забросали сырой землёй, камнями да ветками и оставили умирать. Даже не добили. Не убедились, что она не дышит. Смерть тоже не проявила к Мельце милосердия, бросив болтаться на самой границе. Ей оставалось лишь неподвижно покоиться в грязи.
Она лежала и чувствовала, как ползёт по коже жук, перебираясь с пальца на палец. Он щекотал её запястья крошечными лапками, а потом кусал. Тыкалась носом в колено лисица. Обнюхивала, но словно чего-то испугавшись, убегала. Холодные ветры швыряли в лицо гниющую листву осин. Дождь размыл землю, и та просела, погребая Мельцу всё глубже и глубже. Тонкие корни трав и кустарников мёртвой хваткой цеплялись за волосы. Приполз откуда-то плющ, обвиваясь петлёй вокруг шеи и лица. Влажный мох перебрался с камней на посиневшую кожу. Хвойные иголки злобно кололи тело.
Она чувствовала всё это. Но видела лишь круглую равнодушную луну, которая становилась с каждым часом всё больше, серела, будто тоже коченела, как и Мельца. Кто-то украл луну с неба, заменив её круглой серебряной тарелкой.
Но огромная тень скрыла круглоликую, и всё вокруг погрузилось во мрак. Затихло зверьё, боялись шевельнуться насекомые. Даже ветер улёгся в холодных травах. Лишь паук трудился без устали. Он продолжал бегать по её раскрытым губам, сплетая меж них липкую паутину.
Чья-то тень накрыла Мельцу. Смутные очертания её дрожали в темноте, расползаясь в разные стороны. Зачавкала влажная земля под ногами. Послышалось надсадное кряхтенье. И, заслонив луну, над Мельцей нависло лицо, которое она будет ненавидеть даже после смерти. Отвратительная рожа насильника улыбалась в темноте, скаля жёлтые зубы. Неужели, он не насытился? Что ему ещё надо? Зачем пришёл?!
