– Слыхали атамана? – мерзавец кивнул безгласным воинам. – Вот этого охранять будете.
Его насмешливого тона и снисходительного взгляда Браггарт вынести не мог.
– Я тоже верхом поеду!
Веснушчатый снова расхохотался:
– На ком? Звать-то тебя как, ездок?
– Браггартом я зовусь. И что с того?
– Да ничего. Просто знать хочу, как такую важную персону величать. В карете вон разъезжаешь. Небось, год сюда тащился.
Так Браггарта еще никогда не унижали. Он стиснул зубы от злости. Какой-то тощий выскочка его как только ни оскорбил! Ежель панна Ольшана узнает об этом, не то что в одну постель с ним не ляжет – даже в сторону его не посмотрит!
– А может, ты вообще верхом ездить не умеешь?
На этот раз засмеялись даже ратные. Только атаман продолжал смотреть пренебрежительно. И взгляд его был самым обидным из всего, что сейчас произошло. Словно хотел окончательно уничтожить Браггарта, атаман молвил:
– Как кончите развлекаться, отправляйтесь в дорогу. А я поехал – путь неблизкий.
Он пришпорил скакуна, и тот легко потрусил прочь со двора. Лошадиные копыта топтали гордость Браггарта. И когда конь перешел на галоп, Браггарт ощутил, как в сердце расцветает жгучая ненависть. Пристыженные вои умолкли.
– Влас, уступи господинчику свою лошадь. – Веснушчатый кивнул одному из дружинных.
Тот недовольно нахмурился, но молча спрыгнул на землю, отдал Браггарту поводья и пересел на обоз.
– Вот и порешали. А теперь мигом за атаманом! А то уже, небось, до княжества доскакал.
Кряхтя от усилий, Браггарт влез на огромного жеребца, или это была кобыла?.. Молчаливые вои двинулись вперед, перестав обращать на Браггарта всякое внимание. А он сосредоточился на том, как бы отплатить атаману той же монетой. Как замечательно получится, если он выставит атамана на посмешище. Да еще и на глазах у неприступной Ольшаны.
Глава V. Хладная панна
Черт – известный пакостник, а и он не смог чувствам человеческим сопротивляться. Влюбился лиходей в Зиму-Лютыню. Да только в сердечке ее замёрзшем навсегда поселился Ледяной Князь. Посмеялась Зима над признанием Черта, а он обиду в душе затаил и стал случая удобного для мести поджидать. А случай-то скоро предоставился.
Ледяному Князю быстро наскучила холодная жена. С другими девами начал он забавляться, о Зиме и позабыл. Ох, как страдала она от неверности мужней, как мучилась! И хоть любила его пуще всего на Свете Белом, а мечтала наказать за измены – той же монетой отплатить. Повстречался ей молодец добрый. Подарков красивых подарил, слов ласковых наговорил да и совратил несчастную. А Зима-то и не сопротивлялась сильно – чем не соперник Князю нашелся?!
Проснулась на утро Лютыня в своих ледяных покоях, а вместо красавца статного подле нее чудище мохнатое лежит, ухмыляется. Пальцы – сучки колючие, вместо ногтей – когтищи. Всё тело жесткой шерстью покрыто. Глаза алым горят, между зубов раздвоенный язык скользит. Закричала Лютыня от испуга. Чувствует: на шею что-то давит. А то – ожерелье, лиходеем подаренное, в угли превратилось. Вскочила с ложа, из глаз ледяные слезы текут, белая кожа золой измазана, украшения пеплом рассыпаются. А чудище громким смехом заливается, очередному злодеянию радуется.
Всем рассказал Черт, как Лютыню проучил. А люди, прослышав сию историю, придумали, как бороться с Зимой.
Она в Северном кряже суровая и долгая. Приходит раньше своего срока и стремится прогнать Осень-Туманницу. День подрезает, а к ночному покрывалу лоскутки пришивает. А уж ночью-то много дел лихих творится. Чтобы поскорее прогнать Зиму, люди напоминают ей о проделке Чертовой. Мастерят жутких Чудищ. Собираются все вместе да давай веселиться – кто маску страшную принесет, кто – одежку пошьет, кто – когти сладит. Вот и готово Чудище. А чтобы еще больнее Лютыне сделать, огромный уд
26 между лап кукле крепят. Потом выставляют страшилище сие на главной площади да обряд проводят. Чем страшнее Чудище, чем уд торчащий длиннее, тем скорее Зима из этих краев уберется. Обряд же этот надобно с первым снегом провесть. Ибо первый снег – верный признак того, что Лютыня рядом.
Речи о Северном Кряже
* * *
По прозрачным стенам оранжереи стекали широкие дождевые дорожки. От вялого стука капель по крыше клонило в сон. Мерные щелчки ножниц усыпляли еще больше.
– Хорошо бы он кого пригожего привез! Был бы тебе жених подходящий. А то и выбрать для такой красавицы не из кого!
– Тетя… – Ольшана тяжело вздохнула и покачала головой.
– А что?! До моих лет решила девкой дожить?
Тетушка совсем не по-женски фыркнула и принялась с ожесточением терзать базилик. Ножницы отсекали один лист за другим.
– Главное, чтоб этот дурак Чудище какое не привез. А то ведь с него станется! Надо было нам с тобой в Каменн отправляться – выбрали бы симпатичного атамана…
Пани Угла обкромсала несчастный кустик и взялась за его собрата.
– Вот увидишь, краса моя, мы тебе такого жениха найдем, что все местные губы от зависти искусают! Хоть бы новый атаман оказался славным молодцом!
– Тетушка!
Каменный пестик полоснул по ступке с неприятным, режущим ухо скрежетом. Ольшана до боли сжала толкушку
27, аж костяшки побелели.
– Да что?! Что – тетушка?! Я сегодня по зеленым картам глядела. И знаешь, что выпало? Кислица! Кислица, слышишь? А она предрекает появление в доме мужчины, защитника.
Ольшана хмыкнула:
– Скоро Демьян вернется от старосты.
– Ха! Смеется она! – Пани взялась за розмарин. – Мужчина и защитник спешит в наши края. Кто это может быть, если не атаман?
Тетушка продолжает разглагольствовать об атаманах и свадьбах, а у Ольшаны от одного слова «атаман» сердце жгутом сворачивается.
Чтобы отвлечься от боли и воспоминаний, что пауками лезут в голову, она посмотрела в прозрачную стену оранжереи. Пакостник-дождь уже закончился, небо прояснилось.
Влага стекла, оставив после себя лишь круглые капельки. Но они не мешали всматриваться в туманный пейзаж. Ольшана взглянула на пустынный морской берег. А потом на каменный дом, о котором местные успели сложить с десяток сказок и небылиц. Дом манил и завораживал. Он будто обладал собственной магией, очаровывал. Ольшана с трудом сопротивлялась его колдовской притягательности. Но завтра она удовлетворит любопытство, которое гложет ее вот уже несколько месяцев.
Ольшана все продумала: еще до рассвета, до того, как проснется прислуга, она выскользнет из дома и отправится на холм, где стоит особняк. Если же кто-то из ранних пташек заметит ее, то Ольшана соврет, что просто гуляла. Никому и в голову не придет, что она могла пойти в заброшенный дом. Сердце забилось быстрее – скоро она узнает, что скрыто внутри. Предвкушение того, что она нарушит запреты, огнем разлилось по венам, согревая. Как же ей не хватало этого пламени, тепла. Ольшана чувствовала себя замороженной бездушной ледышкой, у которой вместо сердца камешек с морского берега, а по венам течет студеная вода. Когда Ольшана мерзла, тетушка приказывала подать ей подогретое вино с пряностями. И сейчас, чтобы напомнить себе, что все еще живая, Ольшана собиралась пригубить вина. Только вместо пряностей был риск. Он будоражил кровь, заставлял забыть о страхах и приличиях.
