Глаза Браггарта довольно блеснули, когда его слушательницы выдохнули дружное «О-о-о!». Проклиная себя за несдержанность, Ольшана громко, чтобы слышно было всем, задала свой вопрос:
– Что ж ты нам такого непутевого атамана привез?
В зале повисла тишина. Лицо Браггарта пошло красными пятнами. В Ольшану полетели злобные взгляды Браггартовых почитательниц.
– Какого дали, такого и привез! Может, господарь избавиться от такого ничтожества желал?! Почем мне знать?!
Все взоры обратились к Ольшане – гости ожидали ее ответа. Она уже открыла было рот, как в зал ворвался запыхавшийся Нёккви – мастер-лодочник. Вид такой, словно сейчас замертво свалится. Волосы растрепаны, глаза навыкате, безумием сверкают. Кафтан нараспашку, под ним – грязная рубаха в бурых пятнах.
– Атамана не ждите! Не придет он.
Сказал и плюхнулся в подставленное слугой кресло.
– Что я сейчас видел… У Альдиса жинка решила нынче бременем разрешиться… – Нёккви всплеснул руками, едва не щелкнув по носу сердобольного прислужника, схватил стакан воды и одним глотком осушил.
– Там тако-о-о-е творится…
Гости старосты умолкли.
– Что? Что там? Не томи! – Это сам староста Ашоль не выдержал.
– Значит, сидим мы с Альдисом, обсуждаем, что на носу новой лодки вырезать, а Роуса прихорашивается, сюда собирается. И тут приспичило ей родить. Ну мы, стало быть, и позвали Трёйсти нашего, он-то завсегда помогал роженицам. Двоих у сестрицы моей до того принял. Ну и третьему поможет появиться.
Нёккви перевел дух, а заодно проверил, все ли внимательно его слушают. Убедившись, что завладел интересом даже забежавших погреться пауков, он продолжил:
– Послали мы старшого пацана за Трёйсти, тот почти сразу и явился – по пути сюда малец его перехватил. Роуса уже кричит на весь дом. А Трёйсти подступиться к ней не может, говорит, ребеночек-то неправильно улегся. Что делать?! Раньше-то, ежель чего, нам Цельг помогал. А теперича как быть? Вот я и ломанулся к новому атаману. Да только где ж его искать? Дом-то Цельга пустым оказался. И знаете, где я ворожейника нашел? – Нёккви таким взглядом собравшихся окинул, словно каждый был виновен в укрывательстве атамана. – В старом доме на холме он обосновался, вот где!
По зале пробежал испуганный шепоток. Ольшана от удивления приоткрыла рот. Кто мог осмелиться занять особняк с дурной славой? Впрочем, откуда ворожейнику знать местные сплетни?
Нёккви тем временем продолжил свой рассказ:
– Привел я пана к нам. А Трёйсти уже сестренке моей живот порезал, ребетеночка чтоб достать, значит. А она и не дышит уж… И пацан молчит. Синий весь, крохотный… И тут атаман какие-то палки достал, ножи… Что-то забубнил по-непонятному, и задышал племянник мой! – Нёккви вытер огромной ручищей слезу. – А я, балбес, и имени у ворожейника не спросил. Так эт еще не всё! Вы ж слыхали, как мамка Альдиса житья ни сестрице, ни соседям нашинским не дает! Вот сидим мы, значит, у Роусы. Трёйсти ее зашивает, атаман с младенчиком возится, и тут скрип такой жуткий, как ногтями по стеклу. Створки в стороны отлетели, ветрище поднялся! Дым комнату заволок, а в оконце мертвячка лезет! Кожа да кости, в струпьях вся, вместо волос – паутина. Я так и обмер. А она скрежещет: «Отдайте внучка моего»… И тут атаман как встанет между мной и мертвячкой. «Убирайся, – говорит ей, – нет твоей тут власти!» И так на нее взглянет, что заверещала покойная да как вылетела из окна, аж дом затрясся! Вот какие дела у нас творятся… Так что пан атаман у Альдиса остался, а я мигом сюда. Дай, думаю, предупрежу народ, чтоб зазря не ждали.
Нёккви откинулся в кресле, а в зале воцарилась звенящая тишина. Ее разрушил дрожащий обиженный голос Браггарта:
– Брешешь, гад! – Подбородок дрожит, изо рта слюна брызжет. – Врет он всё!
Возмущенный Нёккви подскочил, навис над Браггартом огромной скалой.
– Созидатель мне свидетель! Коль вру, не уйти мне отседова живым! Полон дом свидаков. У Трёйсти спросишь. – Обиженный и возмущенный, резчик укоризненно взглянул на старосту и вновь повторил: – Атамана не ждите. Он пацаненка от призраков стережет.
Как сердитый медведь, Нёккви неуклюже потопал прочь из дома, оставив потрясенных гостей.
Первым нарушил молчание Ашоль:
– Ну что ж… Видать, придется в другой день с атаманом нашим знакомиться.
Пани Угла свысока взглянула на старосту, будто тот провинившимся мальчишкой был.
– Пойдем, дорогая. – Она схватила Ольшану за руку и потащила вслед за мастером. – Дадим время Браггарту придумать новую небылицу. Он – мастак их рассказывать.
* * *
Лютовид баюкал крошечного младенца, прислушиваясь к тихому дыханию разрешившийся бременем женщины. Ее старший сын Эрвар сидел рядом, обеспокоенно поглядывая то на мать, то на брата. Было слышно, как внизу на кухне суетятся счастливый папаша и аптекарь. Бухала по столу посуда, падали на пол ложки. Мастер-лодочник Альдис решил во что бы то ни стало отпраздновать рождение сына прямо сейчас, а заодно и накормить атамана, которого, по собственному выражению, «лишил знатной брячины». Лютовиду было наплевать на все пиры, которые давали в его честь, но не пойти он не мог – вдруг именно там оказалась бы Мельца.
Крошечный малыш заворочался в его руках и громко засопел. Лютовида обуяли странные чувства. Он никогда не думал о детях, но после встречи с Мельцей начал мечтать о ребенке. Сейчас же, держа в руках чужого сына, он вдруг осознал, чего лишен. А что, если он не найдет свою панну? Не увидит больше голубых глаз, не вдохнет аромат вишни… И маленькие синеглазые малыши останутся жить лишь в его воображении.
– Бабушка сюда больше не придет? – Эрвар с любопытством поглядывал на младшего брата.
– Нет.
Мальчишка, наверное, не такого ответа ожидал.
– Откуда вы знаете? Цельг ее много раз прогонял, а она все равно возвращалась.
– Я не Цельг.
Эрвар шмыгнул носом и стал удивительно похож на брата.
– Она ко всем здесь уже приходила. И другие призраки тоже.
Ребенок беспокойно завозился и тихонько захныкал. Лютовид чуть крепче прижал его к себе, осторожно укачивая на руках.
– Вы, наверное, хотите к старосте? Там сейчас праздник в вашу честь. Все княжество собралось. – Эрвар мечтательно вздохнул.
Лютовид сжал зубы. Да, он хотел быть на празднике, где должно было собраться все княжество и где он собирался отыскать Мельцу. Он почти поверил в то, что увидит ее на этом сборище любопытных сплетников. Даже готовился к этому: достал чистый кафтан, побрился, заставил говорливого Неговита постричь его. Он был так уверен, что встретит Мельцу, что едва дышал от волнения. Глупец. Иногда казалось, что он придумал и Пеплицы, и Мельцу, что они существуют лишь в его воображении. Может, синеокая панна была лишь желанным сном? Она ускользала от него, как бы сильно ни пытался он дотянуться.
