– Для меня между ними можно поставить знак равенства; это две стороны одной медали. Однако я бы предпочел, чтобы меня запомнили за объяснение науки. Мне было бы жаль, если бы люди отказались от моего вклада в науку из-за религии.
Близко к сердцу
Поиски биологического объяснения альтруизма неразрывно связаны с нашими представлениями о доброте. Неудивительно, что и биологи восприняли эту тему как нечто личное.
Природа альтруизма и его сходство с человеческим проявлением доброты подвергают его политической, философской и религиозной субъективности. В изучении структуры атома нет ничего личного, а исследование альтруизма может приниматься близко к сердцу. По крайней мере, так оно было для двух ключевых фигур в истории альтруизма – Томаса Гексли и Петра Кропоткина.
Гексли, больше известный как «бульдог Дарвина», изложил свои мысли об альтруизме в эссе 1888 года и озаглавил его «Борьба за существование»: «С точки зрения моралиста, животный мир находится примерно на том же уровне, что и бои гладиаторов… Жизнь [для доисторических людей] была непрерывной борьбой без правил. А за пределами ограниченных и временных семейных отношений, гоббсовская война каждого против всех была нормальным состоянием их существования. Для Гексли альтруизм был редким явлением, которое если и происходило, то только между кровными родственниками.
Иначе считал Кропоткин, русский ученый и анархист. Он пришел к выводу, что альтруизм у всех встреченных им видов был отделен от кровного родства. «Не соревнуйтесь!» – писал он в своей авторитетной книге «Взаимопомощь как фактор эволюции» (1902). – «Этот призыв доносится до нас из кустов, лесов, рек и океана. Поэтому объединяйтесь – практикуйте взаимопомощь!»
Принципиально разные выводы
Как два уважаемых ученых могли прийти к столь разным выводам? Кропоткин был не только натуралистом, но и самым известным анархистом в мире. Он считал, что если животные способны к проявлению альтруизма без существования правительства, то и цивилизованному обществу оно также не нужно, а мы можем жить в мире и вести себя альтруистично. Кропоткин следовал тому, что считал «курсом, начерченным современной философией эволюции», рассматривая «общество лишь как скопление организмов, пытаясь найти наилучшие способы согласовать в интересах благополучия рода потребности индивидуума с потребностями кооперации». Он видел в анархизме следующий этап эволюции.
Гексли был не менее тронут происходящим. Незадолго до публикации «Борьбы за существование» его дочь, Мэди, умерла от осложнений, связанных с психическим заболеванием. Находясь в отчаянии из-за смерти дочери он писал: «Вы видите луг, пестрящий цветами… и в вашей памяти он сохраняется как образ безмятежной красоты. Это заблуждение… не слышно щебетанья птиц… но они либо убивают, либо уже умерли… убийство и внезапная смерть – вполне обычный распорядок дня». После смерти дочери Гексли видел в природе именно воплощение борьбы и разрушения – противоположность альтруизму, и эту мысль он пытался донести в своей работе.
За Гексли и Кропоткиным последовали и другие интересные личности. Был эколог-квакер Уордер Клайд Алли из США, который в 1930-х годах провел первые натурные эксперименты по альтруизму, и чьи религиозные и научные труды на эту тему часто были неотличимы. Зачастую ученый просто брал кусок текста из одной работы и добавлял его в другую. Примерно в то же время в Великобритании жил Дж. Б. С. Холдейн, один из основателей популяционной генетики. Холдейн часто говорил об альтруизме и родстве и вплотную приблизился к разработке специальной математической теории по альтруизму. Но вскоре он забросил свою работу, и никто не знает, почему.
Математическая основа альтруизма
Математическая теория эволюции альтруизма и его связи с кровным родством возникнет лишь в следующем поколении и будет сформулирована Биллом Гамильтоном – страстным натуралистом и одаренным математиком в одном лице. Работая над докторской диссертацией в начале 1960-х годов, он создал сложную математическую модель для описания кровного родства и развития альтруизма. К счастью, модель сводилась к простому уравнению, ныне известному как правило Гамильтона. В уравнении есть только три переменные: цена (c), которую платит альтруист, выгода (b), которую получает адресат альтруизма, и их генетическая связь (r). Правило Гамильтона гласит, что естественный отбор благоприятствует альтруизму, когда r × b > c.
Уравнение Гамильтона сводится к следующему: для эволюции гена альтруизма необходимо, чтобы цена альтруизма компенсировалась общей выгодой. В такой модели бенефициантами могут являться кровные родственники альтруиста ввиду возможности (вероятность r) того, что такие родственники окажутся обладателями того же гена альтруизма. Другими словами, ген альтруизма распространится по популяции, если он сможет создать копии себя у кровных родственников.
Правило Гамильтона оказало серьезное влияние на целое поколение биологов. И одним из таких биологов стал популяционный генетик Джордж Прайс – эклектичный гений, которого работа Гамильтона повергла в настоящую депрессию. Он надеялся, что доброта и нравственность не подвластны научному анализу, однако теория Гамильтона, похоже, говорила об обратном. Прайс изучил математическую часть модели и понял, что Гамильтон недооценил мощь собственной теории.
В процессе совместной работы с Гамильтоном над родством и альтруизмом атеист Прайс испытал божественное прозрение. По злой иронии, переворачивающей споры о религии и эволюции с ног на голову, Прайс поверил, будто все его открытия об альтруизме оказались результатом божественного провидения. Генетик стал набожным христианином и жертвовал большую часть денег на помощь бедным. В разное время он жил сквоттером; иногда спал на полу в лаборатории Гальтона Университетского колледжа Лондона – там же, где и работал. Прайс прожил жизнь альтруиста, которую сам же и смоделировал математически.
Оправдывает ли концепция «выживает сильнейший» принцип «каждый сам за себя»?
Фраза «выживает сильнейший» довольно часто понимается неправильно. Несмотря на то что в памяти сразу всплывает образ жестокой борьбы за выживание, в реальности слово «сильнейший» редко обозначает самого агрессивного или физически сильного. «Сильнейшим» в данном случае может считаться кто угодно – от гениев маскировки или самых плодовитых до самых умных или наиболее способных к сотрудничеству.
То, что мы наблюдаем у животных в дикой природе, – это не «каждый сам за себя». Сотрудничество является чрезвычайно успешной стратегией выживания. И действительно, оно лежало в основе все значимых этапов в истории жизни. Сложные клетки развивались из сотрудничества простых клеток. Многоклеточные организмы были образованы из сотрудничающих сложных клеток. Суперорганизмы (пчелы или колонии муравьев) сформировались из сотрудничающих особей.
К тому же бессмысленно апеллировать к «выживанию сильнейших» для оправдания какой-либо экономической или политической идеологии, особенно говоря, что это «естественно в природе».
