— Похоже на старый перелом. Был в детстве?
— Был, — кивала я.
— А связки не рвала?
— Рвала, — снова соглашалась я.
— Надо потянуть немножко, — качала она головой и начинала тянуть.
— Уши прокалывала?
— Не только уши, — послушно отвечала я и показывала остальные свои эксперименты с телом, коих наделала за последний год немало, да забросила все эти цацки — уж больно приметным становилось тогда мое лицо в частности, да и все тело в целом. Один раз я только остановила Серафиму, которая собралась нанести на мое лицо и тело очередную маску.
— Я не капризничаю. Просто это мне нельзя.
— Что именно?
— Ну, вот эта вот штука. Там написано Argentum. Это же серебро?
— Да, все верно.
— Мне нельзя. Какая-то странная аллергия у меня на серебро. Ни украшений никаких носить не могу, ни ложкой серебряной есть. Мне от бабки маминой в наследство досталось колечко ее серебряное и ложечка чайная, тоже из чистого серебра. Говорят, что мол эта ложка воду очищает, а я как поем с нее, так хоть ложись и помирай.
— Хорошо, Аяна. Я заменю эту маску и запомню на будущее. Ты отдохни немного. Можешь даже вздремнуть. И займемся растяжкой и дыханием.
Истязания тела перемежались еще и дурацкими уроками этикета за столом и в прочих местах, где мне вряд ли придется бывать.
— Многому за неделю я тебя не научу, Аяна, — заявила Серафима. — Но как совсем не опозориться и не заставить стыдиться себя Захара Александровича, захоти он тебя в люди вывести, подскажу.
— Будто мне не по… — начала я, но она сжала мое плечо, затыкая.
— Тебе «не», деточка! — строго сказала она. — Сядь прямо! Не сутулься! Не в эту руку!
— Вы не понимаете, — огрызнулась я.
— Не понимаю что? — наклонившись с высоты своего роста, прошипела она мне в ухо. — Что ты так и намерена оставаться для него куклой для утех, пока он соизволит тобой пользоваться, и не собираешься выгрызти себе более достойное место рядом с этим мужчиной?
— Мне не нужно никаких мест рядом с ним! — процедила я в ответ.
— Вот сейчас ты врешь, хотя, допускаю, еще сама и не понимаешь этого. Тогда используй хотя бы все, чему учу, в своих интересах, Аяна. Даром я этого не делаю, так что наслаждайся тем, что некто, «в ком ты вот вообще не заинтересована», платит за то, что однажды тебе может очень пригодиться с кем-то другим. Такая мотивация сойдет?
— Сойдет, — смирилась я и принялась разбираться под ее руководством с кучей столовых приборов.
Глава 21
Дрожь откровенной обиды, прозвучавшей в голосе Аяны, никак не хотела отпускать меня, пока почти всю ночь напролет объезжал излюбленные места Родиона и его друзей-подруг, таких же бездельников, гуляк и манерных недоразумений, как и сам брат. Как у него крыша не едет общаться вот с такими одноклеточными выкидышами человеческого племени, если у меня башка уже готова взорваться от всех этих мажористых кривляний и попыток шлюх, считающих себя «девочками из хороших семей» или до хрена подарком для любого неудачника, залезть мне в трусы, а оттуда и в бумажник. Тошно аж до блевоты от этих всех взглядов: пьяных, обдолбанных, алчных. Любая из этих девок под себя ссалась от перспективы оказаться на месте моей кукляхи. Отхватить себе щедрого папика, что обеспечит жильем, бабками… да всем, о чем попросит. Да еще и жарить будет часто и как следует, а не вялым елозить. Полный, бля, пакет. Вот только сомневаюсь, что моя адова мультяха и правда когда-то станет просить. Разве что не для себя… или о свободе. А вот хрен тебе, Аяна, а не свобода. И не было у меня цели по-настоящему задеть или обидеть тебя. Просто лучше уж сразу все границы определить, и вопрос, женат ли я, не тот, коим тебе стоит забивать себе голову. Семья отдельно, ты отдельно. Привыкай сразу, потом самой же проще будет. Никакой боли и неоправданных ожиданий.
Родиона я так и не отыскал, что меня почти взбесило под утро. На очередной звонок матери я ответил практически вызверившись. Мало того, что мне впереди предстоит неделя на голодном безаяновом пайке, о которой попросила эта стилистка, так еще и семейные напряги. Куда к чертям собачьим денется мой непутевый брат? Убить или причинить ему вред не так-то просто, в больницах и моргах не обнаружился, значит, где-то развлекается в новом месте. Не руки же на себя решил наложить, в самом деле. Такие, как он, жизнь, конечно, просирают и нисколько не ценят, но отнюдь не свою, а чужую. Себя они любят, обожают, жалеют и никакого вреда не потерпят. Случись с ним что-то серьезное, уже дурниной бы орал по телефону, призывая на помощь.
Было у меня искушение ближе к утру вернуться к Аяне. Забраться в нагретую ею постель голым, подавить первое сопротивление, прижав ее всю такую хрупкую и горячую со сна собой к матрасу, растянув, распластав навзничь. Просунуть под живот ладонь, начав играть с ее клитором, другой рукой развернуть к себе лицо. Целовать жестко, поглощая сначала возмущенное шипение, а вскоре и покорные стоны, до тех пор, пока она не закричит, отдавая моему алчному требованию свой первый оргазм, полив пальцы щедрой влагой, и после уже ворваться в нее сзади, свирепо брать все и для себя, кайфуя при этом от того, что эта чертова девчонка умеет отдаваться вот так… Как сорвавшись в пропасть, будто внизу только смерть и это в последний раз, пробирая меня до таких глубин, что от воспоминаний не только член встает за пару вдохов и гудит, готовый лопнуть, но и все волосы дыбом, как при диком испуге. Страхе перед мощью собственных ощущений. Ерунда! Чего мне бояться?
Но ее ранний звонок с сообщением о прогулке обломал мои планы ухватить еще немного сладости перед долгим перерывом, однако наполнил торжеством. Аяна приняла мои правила, и сколько бы дерзости ни сквозило в ее голосе, главное было в том, что она уже смирилась. Сама не заметит, как станет подчиняться мне уже во всем и охотно, примет новые условия нашего сосуществования как должное и утратит любые мысли о непокорности или уходе. Никаких твоих уходов, кукляха. Пока сам не решу отпустить за ненадобностью.
Оставил сообщение на автоответчике Людмилы, сообщая, что буду недоступен с утра, и, добравшись домой, собрался завалиться спать на несколько часов, вырубив телефон. Но, выйдя из лифта перед своей квартирой, обнаружил мамашину потерю. Родион сидел прямо на полу, уткнувшись лбом в колени, и, похоже, спал. Сто пудов пьяный в дым. С каких таких пор его бухой маршрут начал его выводить ко мне?
— Удобно? — спросил насмешливо, позвенев над ухом брата ключами.
Он вскинулся, ошалело уставившись на меня покрасневшими глазами, и, принюхавшись, я понял, что алкоголем от него не несет. Да и неприятного кислого запаха, присущего обдолбанным, тоже не было.
— Захар! — Родька вскочил и тут же охнул, схватившись за явно отсиженную задницу. — Я ждал тебя.
— Я заметил, — открыв дверь, я жестом предложил ему войти, хотя с большим удовольствием велел бы валить прочь. — Матери чего не отвечаешь?
