«Я не потеряю последнее». Это что же, опять я, типа, виноват? Отнял у тебя все? Прежнюю жизнь, друзей-недоделков, свободу, а теперь вроде как опять же я и связан с потерей человечности? Так ты думаешь, Аяна?
Ладно, чего уж… раньше об этом говорить с ней надо было.
Затишье затянулось, и я пошел наверх, просмотреть звонки, звук которых долетал до меня сверху. Все полномочия по организации охраны на питерском международном форуме еще по дороге сюда делегировал Вдовину. Не поступал так прежде, но на кой черт тогда быть начальником, если всегда и все делать самому?
Аяна проснулась на удивление практически сразу, как только осталась без меня, и пришлепала наверх раньше, чем я успел перехватить ее на лестнице, изможденную, пошатывающуюся и, естественно, смертельно голодную. Наблюдать за ней, жадно, совсем не по-человечески, без намека на эстетику, поглощающую сырое мясо и даже не отдающую себе в этом отчета, пробуждало какие-то глубинные, примитивнейшие порывы. Это должно быть мясо жертвы, которую убил бы и принес ей я. Свежайшее, еще теплое. Накормил после первого обращения досыта, ревностно выбирая лучшее из лучшего, и только потом бы взял. А после чутко бы стерег и защищал, пока она спала бы под моим боком, сытая и удовлетворенная… Мы давно не те изначальные полузвери, я реально и не охотился никогда в жизни, не пробовал на вкус горячую кровь добычи, не убивал, чтобы прокормить свою сам… партнершу. На самом деле этой древней дикости мне и не хотелось ни разу в жизни. Бога ради, ну да, мы оборотни, но за столько веков не просто очеловечились в вопросах быта и пищи, большинство из нас вообще стали заядлыми городскими жителями, для которых пробежка в лесу в шкуре, по сути, экзотика. Некогда, не до этого, когда-нибудь потом. Но сейчас рядом с Аяной мне так остро захотелось… да хрен знает… жить в полную силу, во всех смыслах, пробуя на вкус все нюансы своих сущностей.
Однако попытка поговорить с ней быстро развеяла мое недолгое погружение во внезапно пробудившиеся древнейшие инстинкты и разом вывела из себя, так что в каком-то смысле чье-то неуместное появление было даже благом. Ну ей-богу, аж руки зачесались вытрясти из противной упрямицы всю ее душу. Наорать, испугать, обидеть — да как угодно спровоцировать уже абсолютную потерю этого ее невесть откуда взявшегося железобетонного контроля. Может, ей и правда своего зверя показать? Как прижмет ее озабоченный волчище, так и ее мохнатая сама собой выскочит.
Уже у двери я унюхал, что за ней некто совсем не из местной обслуги. Волк. Взрослый. Явно зол. И запах знакомый, но навскидку не вспомню кто.
— Визит неуместен! — четко произнес я стоящему с той стороны. Любой из нашей расы знает, что настаивать после такого предупреждения — напрашиваться на агрессию.
— Господин Уваров, будет всем лучше, если вы откроете дверь, ведь я все равно войду так или иначе. — Наглости пришельцу не занимать. И теперь я узнал его по голосу — Федор, мать его, Милютин. Старше меня на двадцать один год, уже пять лет, как верховный альфа волчьей диаспоры, сволочь каких поискать, по моему личному мнению, учитывая, что прямой конкурент в охранном бизнесе, умудрявшийся вынюхивать и о всех иных моих перспективных вложениях и везде и всюду пытавшийся перейти дорогу. При каждой встрече я отчетливо ощущал прущую от него в мою сторону неприязнь, причем еще до того, как началось это идиотское одностороннее соперничество. Прямых конфликтов у нас не было, как и объяснений его патологической ненависти ко мне, да, собственно, до сего момента мне было и наплевать.
— Милютин, ты не мог не заметить, что это дом для первого переворота. Никто не смеет сюда ломиться.
— Никто, кроме имеющего законное право присутствовать при таком немаловажном событии, — ответил он, а я уловил присутствие рядом с ним еще нескольких оборотней. Все волки. Хреново, и обещает стать только хуже.
Кнутов прокололся? Однозначно. Или же тупо сдал? Выяснил личности тех, кто может оказаться биологическим отцом моей кукляхи, оценил состоятельность и решил срубить бабла сразу и побольше, преподнеся инфу о зачатой случайно дочери? Или сдуру полез шантажировать, что ей сольет сведения о наличии богатого блудного отца? Кнутов не из наших, так что знать о реальной глубине допущенного спермодонором косяка он не мог. Но все это неважно сейчас. Милютин, стоящий за этой дверью и настаивающий на своих правах, означает лишь одно: козлина пришел забрать у меня Аяну. Лицо тут же перекосило в оскале. Не отдам!
— Молчание ничего не решит, Уваров. Я войду, ты не сможешь помешать.
— Не будь так уверен. И насколько мне известно — ни у кого нет прав вторгаться сейчас сюда.
Безусловно, вранье, но хрен ему, а не признание законными его притязаний на мое.
— Что же, твоя информация не верна, я пришел за своим. И, конечно, ты сильнее троих волков, но со мной их десять. Будем доводить до драки или вспомним все же, что мы давно не наши предки-звери?
Сунься давай, урод приблудный, и я тебе покажу реальное зверство.
— До драки? А ты так уверен, что даже десять твоих прихвостней успеют спасти тебя, если я решу открыть эту дверь и первым делом вырву твое горло?
— То есть цивилизованно не будет. Ясно, — сказал Милютин почти равнодушно, и я услышал его удаляющихся шагов по деревянному крыльцу. — Давайте!
Взревел мощный движок какой-то тачки, дверь передо мной дрогнула, затрещала и спустя секунду была вырвана вместе с рамой, улетев в темноту. В проем ломанулись волки. Первых я раскидал, но тут в живот впился дротик с желтым оперением, и, невзирая на весь бушующий внутри адреналин, способный выжечь любой транквилизатор, мои реакции начали затормаживаться, так что спустя несколько яростных секунд я оказался позорно оттесненным в угол и буквально расплющенным по стене. Здоровенные туши амбалов-волков чуть ли не в лепешку растерли меня, вжимая в бревна стены.
— Итак, вышло по-моему, — ухмыльнулся мне в лицо вошедший вальяжной походкой Милютин и уставился, прожигая взглядом. — Я здесь и сейчас отберу у одного из вашей гнилой семейки нечто очень для него ценное. Скажу честно: мечтал об этом давно. Но долгое ожидание того стоило.
— Да неужели? — прохрипел я в ответ, а Федор наклонился ко мне, открыто принюхался, и его довольный оскал стал еще шире.
— Однозначно, судя по тому, что я чую. Причем особую прелесть происходящему придает именно то, что я нахожусь полностью в своем праве, и никто не встанет на твою сторону, Уваров, особенно твое сраное семейство и все ваши поганые союзники. Ведь, насколько я знаю, тебя твоя мерзавка-мать уже определила в нужные ей руки и будет только рада такому повороту событий. Но это только поначалу. А вот потом до нее дойдет, что все пошло прахом, да только уже поздно. Да, ожидание реально того стоило, а карма — сука такого уровня, что даже Софии Уваровой с ней не сравниться.
— Все свои хреновы права ты просрал в тот момент, когда не озаботился предохранением с человеческой женщиной, а потом даже не поинтересовался ни о ее судьбе, ни зачатого потомка! Какой ты ей отец, если по твоей вине детство девчонки было похоже на ад и все что она видела — это ненависть и побои!
