— Какого… — Сазан отшатнулся от меня, как от прокаженной, но он в этот момент не имел значения.
— Да ты никак шантажировать меня вздумала, кукла? Силу за спиной почувствовала, дурочка? Решила, что вот этот твой папаша-неудачник что-то меняет между нами и ты теперь та, кто сверху? — загрохотал волкокот, презрительно кривясь. Его глаза сверкали как у совсем невменяемого, а язык слегка заплетался, как если бы вся степень его пренебрежения ко мне не умещалась в его изрыгающем гадости рту. — Ты и так никуда не пойдешь, потому что я тебе это велел! Ты мне принадлежишь, забыла? Ты! Мне! Если причудилось что-то другое — перекрестись и вали уже, мать твою, вниз, как приказано!
— Доченька, это же Уваров! — Голос мужика, назвавшегося моим родственником, донесся как издалека. — Сын своей стервы матери и хренов метаморф. У них нет чувств, сколько ни смотри — не увидишь, Аяна. Для них все кругом не ровня… вообще никто. Идем, девочка моя.
Он коснулся моего голого плеча, я дернулась и отпрыгнула, Захар снова взбесился, но я больше не могла здесь оставаться. Мне нужен был хоть кто-то… свой. Крошечный кусочек знакомого, теплого, и я ломанулась на улицу, преследуя запах этого своего.
Мне метнулись наперерез, но я успела проскользнуть мимо поджидающих снаружи громил и побежала босиком по снегу, догоняя уходящего куда-то прочь Сазана. С разбегу ткнулась лицом ему между лопаток, обнимая сзади, приникая всем телом и умоляя утешить, спрятать от всего этого невыносимого дерьма хоть на минуточку. Мне бы всего лишь несколько нормальных вдохов, совсем чуточку того, как раньше, как всегда…
— Да пошла ты! — Друг неожиданно развернулся и отпихнул меня с такой силой, что я чудом не полетела в сугроб. — Я думал ты не такая… А ты… Он же нас… что с нами сделать хотел, а ты легла под него! Добровольно уже! На бабки повелась! Шкура! Все вы шкуры продажные!
Я не поняла, как так вышло, что в одно мгновение Савка швырялся мерзостями мне в лицо, а в следующее уже улетел к стене сруба, врезался спиной и затих. И ударила его я.
Да это уже и не имело значения, когда адская боль сбила меня с ног, роняя на четвереньки, вот только ледяного снега коснулись не мои ладони, а жесткие подушечки мохнатых когтистых лап, а весь окружающий мир съехал вправо, потом влево и тошнотворно закувыркался. Я проваливалась куда-то, и при этом я же и взмывала на поверхность, выстрелив с огромной скоростью, как пузырь воздуха с большой глубины. Я была в ужасе, и я же ликовала. Мне было адски больно, я ведь, похоже, умерла, но и я же родилась, прекратила бесконечно задыхаться… Освободилась?
Но рядом были те, кто на мою новую свободу покушались. Двуногие, двурукие монстры, чужие, вонявшие агрессией и угрозой незнакомые окружали, сжимая кольцо, лишая шанса на побег.
— Уоооспокоуооойте ейоооо! — чей-то грубый голос. — Стреляааайатееааа!
Правый бок дважды ужалило, и я жалобно завизжала, закрутившись на месте волчком, клацая челюстями и пытаясь достать обидчика. Эхом на мой визг прилетел рев и грохот откуда-то. В окружающее меня живое кольцо врезался здоровенный монстр, разбрасывая всех в стороны. Двуногие тоже стали менять очертания, шокируя и обращаясь зверями. Завязалась жуткая свалка. Мой монстр пах так восхитительно, даже сквозь вонь чужих шкур и крови, как все, чего только можно желать, но это же и был запах страдания, какого до него не сумел причинить никто. И как бы часть меня ни заходилась в плаче и интенсивном желании броситься навстречу, но инстинкт избегать боль толкнул прочь. И я подчинилась ему.
Ноги были как пружины, уносящие меня огромными прыжками, тело звенело от переполняющей энергии, по нервам хлестало воем погони. Тот самый, ЕГО голос я различала среди остальных. Вот теперь он звал, умолял, обещал все… но слишком поздно. Сейчас он был таким же незримым подгоняющим хлыстом, как и завывания других преследователей, что то и дело пытались преградить мне путь. Но я была быстрее, увертливее, мельче. Чертовски всемогущей, неуловимой! Они все промахивались, силясь сшибить меня, впустую клацали зубами там, где меня уже не было. Чистейшая эйфория текла в моих венах, и не было никого круче меня в эти минуты! Вот только… все вокруг почему-то сливаться начало, но совсем не от скорости, с которой я неслась. Мутилось, теряло четкость, но это только подхлестывало меня, гнало еще быстрее, как нотки дикого отчаяния в том самом голосе боли. Я убегу от всех, от всего, я смогу, во мне же столько сил! Им конца нет!
Деревья исчезли вдруг, под лапами оказался не снег, а скользкий лед, когти с ним не сцеплялись, закрутило на месте и оглушило каким-то безумным грохотом. Прямо на меня, вмиг оцепеневшую, неслось гигантское вонючее чудище с двумя огромными ослепляющими круглыми белыми глазищами и десятком сверкалок поменьше. И именно этот момент выбрало мое тело для того, чтобы превратиться в безвольный кисель, не желающий исполнять ни единой команды мозга.
В бок врезалось что-то большое, отшвыривая с пути орущего дурниной чудища. Треск, вопль, рык. Я уткнулась мордой в снег. Все. Мрак.
Глава 35
— Аяна! — Cознание вернулось лишь на мгновение, вырываясь ее именем с первым осмысленным глубоким вдохом, но он вышел настолько болезненным, что я тут же опять провалился в темноту спасительной невесомости, успев лишь ощутить тряску и шум двигателя, пронзенный насквозь чувством невосполнимой утраты.
В следующий раз просветление вышло довольно постепенным, хоть и не полным. Опять движение, тряска, бубнеж: «В мои планы не входит, чтобы он сдох прямо сейчас, так что шевелитесь!»
Мой собственный язык прилип в предельно пересохшем рту, а горло вдруг кто-то начало забивать колючим гравием, перекрывая доступ воздуха. Я захрипел, хватая его последние крохи, силился сражаться, но не мог пошевелить и пальцем. Воззвал к звериной половине в отчаянии, но ни один из моих зверей не отзывался слишком долго. Как если бы они решили покинуть меня, улетучиваясь вслед за той, что так недолго побыла в моих жадных лапах, пусть так и не став моей по-настоящему.
— Он что, дышать перестал? Бля, реанимируйте его! — Я помню этот голос и ненавижу его. Почему? Потому, что он отнял что-то… Не что-то. Мою куклу. Мою… ту, чья потеря хуже утраты возможности дышать. Ублюдок! Вор!
Вот тут мой волк вырвался из сковавшего его анабиоза и заревел, бросаясь вперед. Незряче, неистово, стремясь убить за подлость без разбора.
— Уходите, господин Милютин. Вы же видите, что ваше присутствие нежелательно. — Чужой мужской голос, плечо обожгло, и я опять начал уплывать в темноту.
— Да с преогромным удовольствием, — просочилось в нее насмешливое вяканье врага. — Лимит моего благородства исчерпан. Не забудьте сообщить его семье, а также упомянуть, кто его сюда доставил.
Долго-долго я скитался в потемках, брошенный, бессильный, утопающий в перемежающихся потоках леденящего стыда и жгучего отчаяния. Я был здесь один. Не нужный никому. Отчего-то даже самому себе. Однако искать выхода из этого пространства не было желания, я ведь знал почему-то, что там, снаружи, все только хуже. Но стихии, подхватившей и попершей меня вверх, плевать на мои жалкие желания.
