Подхватив сумочку, родительница грациозно прошагала до двери и распахнула ее.
— Прошу прощения, но как долго еще моему сыну придется ждать необходимую помощь? — громко спросила она тоном раздраженной королевской особы и кивнула мне, покидая палату. — Вскоре увидимся, сын.
— Бегство не решит проблем! — сказал матери в спину, но, само собой, это не остановило ее и не открыло волшебным образом источник откровения.
— Господин Уваров, вы интересовались обстоятельствами вашей доставки сюда. — Молодой медик вернулся с блестящим стальным поддоном с инструментументами, как только звонкий стук каблуков госпожи Уваровой стих в коридоре.
«Андрей Мирсан», — прочитал я на бейдже. Из рысей. Рыжий, коренастый, смуглый, как и все они.
— Да, я спрашивал. Что-то вспомнили?
— Просто подумал и решил поделиться одним своим наблюдением, хотя это не особо профессионально с моей стороны, да и вообще это можно счесть домысло…
— Господин Мирсан, давайте без этого. Я заплачу.
— Того, что я здесь зарабатываю, мне хватает. — Тон парня стал суше, а ножницы, разрезающие бинты, защелкали быстрее. — Я всего лишь думаю, что вам стоит знать о том, что, несмотря на весьма бурное требование господина Милютина оказать вам максимально необходимую и предельно срочную помощь, у меня создалось ощущение…
— Что ему было бы куда как приятнее, если бы я сдох? — ухмыльнулся я тому, как Мирсан поморщился от моей формулировки и кивнул.
— Не то чтобы он хотел вашей смерти, но пахло такой стойкой сдерживаемой агрессией и предвкушением.
Выходит, то, что я слышал сквозь забытье, мне не почудилось. Волчара не хотел, чтобы я окочурился, но только прямо сейчас. Далеко идущие планы, Федор? Но на что?
— Благодарю и за спасение, и за вашу честность. — Я огляделся и понял, что принести одежду мне никто из посетивших женщин не озадачился. — Могу я позвонить с вашего телефона?
— Безусловно!
— Людмила, добрый день! — Я не стал выслушивать ответное приветствие и сразу к делу перешел: — Мне нужно, чтобы вы собрали мне одежду из запасов в моем кабинете и послали Вдовина…
— Прошу прощения, но Вдовин и вся его команда ведь только сегодня вечером заканчивают на форуме и вылетают из Питера, Захар Александрович. Но я могу и сама.
— Вот черт, забыл совсем! — Не только это я забыл. Такое чувство, что во мне абсолютно все перезагрузилось, обновилось, кое-где радикально поменялось, как если бы я очнулся не в своей прежней человеческой форме, а в изрядно подправленной. Одной большеглазой выдрой. Говорю же — мутант стал.
— А мой брат Родион сегодня в офисе? — Людмила, конечно, помощник-золото, но человек, и нечего ей делать в клинике нашего племени. Хрен знает, что на глаза попадется. — Отдайте ему вещи для меня и скажите забрать у Ливентайна. Он знает, где это.
— Все в порядке, Захар Александрович. С вами? — Судя по тону, у секретаря было что мне сказать.
— Да, а что?
— Вчера утром в офис приходила ваша мать. Потребовала открыть ей кабинет, а потом и сейф с документами. Сказала, что вы приболели и поручили ей нечто, не терпящее отлагательств.
— И?
— Кабинет я открыла, насчет сейфа ответила, что ключей не имею, как и пароля от вашего рабочего компьютера. Это, надеюсь, не создало никаких реальных трудностей, как утверждала госпожа Уварова, и у меня все еще есть работа? — Господи, я обожаю эту женщину!
— Людмила, она у вас есть ровно столько, сколько вы пожелаете на меня работать! А еще у вас есть, уже считайте, ощутимая премия к празднику и мое признание в том, что вы личный помощник — мечта! — я рассмеялся, представляя шок и недоумение на лице немолодой женщины.
Я ведь тот еще засранец, если подумать. Столько лет я полагался на нее, воспринимал как нечто само собой разумеющееся, что все, что ни прикажу, будет выполнено идеально и даже сверх этого, но разве благодарил на самом деле? Словами, вот чисто по-людски? Язык бы отвалился?
Родька влетел в двери палаты спустя час, взъерошенный, и обшарил меня испуганным взглядом, словно ожидая найти при смерти.
— Братан… как… что…
— Все нормально уже. Угодил под фуру, но все уже срослось, — сухо заверил его я и забрал сумку из рук.
— Под фуру… — сглотнул он, глядя ошалело.
Глухо рыкнув, брат подался ко мне и стиснул в таких крепких объятиях, что мои едва зажившие кости взвыли и я чуть не оттолкнул его, избегая боли. Но в том самом месте за ребрами, где чертова кукла провела свое варварское хирургическое вмешательство, вдруг потеплело… так же почти, как было рядом с ней, и я обнял Родиона в ответ, ворча, однако, тискать меня потише и не стесняясь присутствия постороннего.
Отстранившись, он потянул носом, принюхиваясь.
— Мать была у тебя? И ты здесь сколько? Пару дней? Она знала и мне ни слова? — он гневно нахмурился, но я махнул рукой.
— Забей, делов-то было.
Зачем ей сдался ты, братец, болтающийся под ногами, когда тут вовсю представление готовилось с заботливой невестушкой, сутками напролет орошающей мою поломанную грудь горькими слезами, аки живой водицей. Отвлекал бы еще.
— Домой? — спросил мелкий, порываясь мне помочь одеться, но я от него отмахнулся.
— В офис.
— Господин Уваров, я бы настоятельно рекомендовал еще хотя бы пару суток покоя, — влез медик. — Ваши переломы были очень многочисленными, да и повреждения тканей — глубокими. Необходимо полное восстановление, исключающее активность, и обильное питание.
— Я услышал ваши рекомендации, — кивнул я ему. Но следовать им вряд ли получится. Не сейчас, пока я понятия не имею, где Аяна, что с ней и между нами. Ну разве что жрать могу от пуза, а вот с отдыхом подождем.
— Значит так, — оборвал я бубнеж брата «док сказал домой, домой и повезу». — Мы в офис, а тебе я предлагаю на выбор целую кучу занятий, братишка, вместо того чтобы без толку торчать в холле: можешь отправиться на помощь нашему айтишному кроту Снегову, и вместе вы мне в кратчайшие сроки соберете абсолютно всю инфу о Федоре Милютине. Где живет, с кем, кого трахает и в каких позах, что и где жрет, чем владеет и даже, блин, как часто в сортир ходит. Ясно? Либо можешь отправиться за моей тачкой в одно из убежищ Комаровских, заберешь все вещи, мои и девушки, что была со мной, и очень-очень тщательно поинтересуешься внезапным появлением там волков. Если какая-то падла в убежище завела привычку распускать язык, за это мы должны наказать.
— Девушка! — опамятовался брат и оглянулся, будто ожидая ее увидеть. — Она… выжила хоть?
Что-то темное, первобытное, огромное, куда больше родственных чувств заворочалось внутри, задирая мою губу в оскале и рождая грозный рокот в груди.
— Тебе что за дело? — напрягся я.
