— Похудела, — пробормотал, жадно нюхая кожу ее запястья, продолжая пожирать глазами вид ее лица: сияющая смугловатая кожа, глаза, губы, скулы. И снова, и снова. Не насытиться, не насмотреться.
— На себя бы посмотрел, — надломленным голосом почти шепотом ответила Аяна. Не хочу на себя, на тебя хочу. С самого первого раза хотел, никогда достаточно не было и не будет.
Всхлипнув, Аяна сама уже погладила меня по щеке, вырывая новый стон, скользнула пальцами к виску, зарылась ими в волосы, дальше к затылку, сокращая дистанцию между нами, и тут же положила вторую ладонь мне на лоб, слегка упершись. Будто хотела притянуть меня ближе и оттолкнуть одновременно. Меня же окончательно заколотило, колени ослабли, горло зашлось в спазмах, в глазах резь, и сердце грохочет, как булыжник в пустом ведре.
Вот то чувство, что роняет мужика на колени перед его женщиной! По-настоящему, не ради красивого жеста или соблазнения, секса, а ради одной только близости, единения. Обнять, уткнуться лицом в живот, дышать всеми ее запахами, теплом тела, слушать вдохи, терять без малейшего сожаления всю свою природную жесткость под поглаживаниями тонких пальцев, перебирающих волосы. Вот оно. То самое. А вожделение… Оно потом. Никуда не делось. Скрутилось внутри жгучими тугими кольцами и просто ждет своей очереди. И вот так все наконец правильно. Легко. Без метаний и надрыва, вопросов «да с чего», «почему вдруг».
— Эй, сестренка, привет! — вторгся голос Родьки в миг моего парения, и чувствовался он сейчас ревом гребаного Чужого в Эдеме. Я ему врежу. Потом. — Слушай, вот ты, конечно, дала жару с этим побегом! Круто, но, блин, как твоим парням побыть героями и спасителями, если ты и сама все провернула?
— Моим парням? — Аяна, тоже, видимо, опомнившись от накрывшего нас общего наваждения, уже уверенно оттолкнула меня и отняла руку. — Захар, я тебя поговорить позвала, а не… хм-м.
— Твоим! Брату да истинному. Чьи же мы еще, по-твоему? За каким бы я еще в логово волчищ полез бы, если не за тобой?
— Родька! — сипло одернул его я. — Позже.
— А… ну мы, если что, тут у стеночки постоим, — сразу же среагировал брат. — Однако сначала, вы меня простите, но… Обнимашки!
Он стремительно подскочил к Аяне и коротко стиснул ее в объятиях, так что она изумленно охнула, и сразу отпустил, отходя к Людмиле и Серафиме, старательно играющим роль неподвижных декораций. Само собой, я бы предпочел остаться с Аяной наедине, но не мне сейчас выбирать.
— Кхм… — прочистила она горло, покраснев и опустив взгляд в пол, очевидно тоже почувствовав себя неуютно. — Присядь.
Аяна указала на стул, напротив того, на котором сидела, когда я пришел. Они были поставлены посреди помещения, и выглядело это до странности формально, как если бы мы тут собрались на некие официальные переговоры. Хотя, по сути, так и было. Переговоры об установлении, мать их, мирных отношений, отсутствии угроз с моей стороны, плюс для меня и испытание — все в одном.
Моя истинная опустилась на стул в скованной позе, держа спину слишком прямо и сцепив пальцы на коленях. Боже Всемогущий, какая же она у меня! Мелкая, хрупкая, глазищи — карамель сладко-соленая, губы — соблазн и совершенство. Ну как есть кукла, мультяха, с великим мастерством прорисованная. Божество мое. Захочет — благодатью одарит, а нет — покарает так жестоко, как никому не под силу.
— Я… — начала она решительно и тут же запнулась и захлопала глазами, явно растерявшись. — Не знаю, как начать.
Тогда я начну, хоть тоже не все знаю, как сказать, так что о главном.
— Я прошу у тебя прощения, Аяна, за все свое обращение до сих пор. Ничего из этого не было правильным. И никогда не повторится. Предлагаю тебе принять меня обратно, быть со мной как женщина, которую я люблю и к которой отношусь соответственно.
Ба-бах! Главная бомба сброшена, и теперь только в ее власти решить: убьет меня ею или не зацепит никого.
— Ух! — пробормотала девушка и коротко глянула в сторону Серафимы, словно не понимала, что ей дальше делать. — Ну так-то это я собиралась тебе сказать, что не буду с тобой если ты засран… не исправишься. — Она заморгала часто, мотнула головой, глядя в пол между нами, и как с огромным усилием вскинула на меня глаза. — Которую ты любишь?
— Да.
— Ты говорил…
— Ага, говорил. Дураком слепым был. А на дураков не обижаются, Аяна, а слепым по доброте верный путь зрячие указывают. Ты мне указывала и даже руку протянула, а я… опять же дурак, и прости за это.
— Знаешь… — Аяна оборвала себя, сцепила пальцы на коленях до побеления, взгляд ее рассредоточился, как обратившись в глубь себя, она то и дело сглатывала и едва качала головой, будто переживая внутренний спор.
Ради всего святого, кто бы там ни выступал в ее голове за меня, не подкачай давай, поднажми, выложись по полной.
Родька где-то за пределами моей видимости пробурчал тихо: «Ну прощай его уже, сестренка, и целуйтесь».
— Старые обиды я помнить больше не хочу, — наконец начала оглашение приговора моя высшая инстанция, — но и кидаться тебе в объятия не собираюсь. — А вот это не обязательно, я в тебя сам вцеплюсь — не вырвешься. — И никуда отсюда с тобой не поеду.
Обе звериные половины вскинулись во взрыве собственничества с такой мощью, что я аж челюстью клацнул, прикусывая язык, готовый опять качать права, и стиснул кулаки, чтобы не схватить и не начать прорываться с боем.
— А куда поедешь? — прокаркал натужно.
— Найду квартиру. Я хочу жить самостоятельно.
— Вот еще, квартиру, — влез Родька. — В моей живи. Тем более нам нужно лучше друг друга узнать.
Аяна вскочила и обошла стул.
— Слушайте… можно мы дальше сами? Ну… наедине, — попросила она, обращаясь к нашим свидетелям, блин, Иеговы, и тут же указала на меня: — Но ты остаешься где сидишь. Мы сегодня только говорим.
Комната опустела без единого возражения, и испытание моей выдержки стало во сто крат круче, не сказать, что чье-то присутствие сильно его облегчало. Не приблизиться, не касаться, не дышать у самой кожи — вот где пытка.
— Значит так, я не хочу начинать так, как у нас уже было, — затараторила Аяна, как если бы боялась что-то забыть, и я точно знал почему. Аромат ее возбуждения раскрывался в воздухе, как восхитительный и смертельно ядовитый для моего самообладания цветок. — Я не позволю тебе просто затащить меня в постель и все на этом. Я хочу все по-людски, нормально. Чтобы встречались, ходили на свидания, общались и узнавали друг друга. Если для тебя это по-детски и смешно, то…
— Я согласен.
Она склонила голову набок, пристально всмотревшись и ища подвоха. Я глядел ей в глаза прямо — прятать мне нечего. Я всего этого тоже хочу для нас, хотя и сразу в постель было бы неплохо.
— Все по правилам, никакого секса до третьего свидания, — прищурившись, уточнила моя кукла-жестючка, уже откровенно испытывая меня на прочность.
