* * *
Три недели спустя
— Людмила сказала, ты сейчас свободен. — Аяна приоткрыла дверь, а у меня на душе сразу стало солнечно, несмотря на дрянную погоду за окном.
— Для тебя я всегда свободен, кукленочек мой, — вскочил я из-за стола и пошел ей навстречу, распахнув объятия. Ну что может быть кайфовей, чем потискать перед обедом любимую женщину? Впрочем, это кайф в любое время суток. — Ты ко мне надолго?
— Это как пойдет, — Аяна улыбнулась только чуть-чуть, и мое внутреннее солнце померкло, вызывая желание навалять… неважно кому.
Она стала вот такой задумчиво-грустной после поездки домой. При ее разговоре с матерью я не присутствовал, был занят чуток, выведя за сарай на приватную беседу вякнувшего приветственную гадость Марата Батоева. Сходу решил, так сказать, перейти к близкому знакомству. После него он вряд ли когда-нибудь осмелится не то что руку на жену поднять — косо глянуть на нее. Морду я ему не попортил, а вот технично обоссаться, визжа от боли, как последняя сучка, заставил. И клятвенно пообещал, что, если, не приведи господь, его жена опять начнет страдать поразительной неуклюжестью, падать, ломать себе что-то или с синяками ходить, он сам ходить уже не сможет. Убить не убью, но покалечу реально.
Аяна выскочила из дома очень быстро, я едва закончить успел, и, опустив голову, схватила меня за руку и потащила к машине. Никто не вышел и не окликнул ее, когда мы отъезжали. Моя истинная отвернулась к окну, в салоне повис густой аромат ее печали, и это кромсало мне сердце.
— Девочка моя! — позвал я, коснувшись плеча.
Но она им дернула, отказываясь от моего участия.
— Я ее умоляла забрать мелких и уехать. Она же теперь хоть где поселиться может, не терпеть его больше. А она ни в какую. — Аяна повернулась и всхлипнула, вытерев уже текущие по щекам слезы. — Почему, Захар? Как она может хотеть оставаться с ним?
Я остановил машину на обочине, просто перетянул ее к себе на колени и обнимал, пока она плакала, горько и навзрыд, и молчал, потому что не было у меня на это ответа.
— Принесла тебе кое-что, — вернула меня в действительность моя кукляха, высвободившись из приветственных объятий. — Мусор.
— Ты принесла мне мусор? — изумился я.
— Ага. — И она извлекла из кармана серебристую ленту презервативов. — Выброси.
— В смысле? — насторожился тут же. Я накосячил, и меня лишают секса? Но что я сделать-то успел?
— В прямом. В ближайшее время нам это без надобности, зараза ты такая, Уваров! — повысила она голос, потрясая контрацептивами, и даже ногой притопнула. — А у меня планы были! Я уже курсы фотоискусства нашла и записалась!
— Погоди… — подвис я. Презервативы, планы, сердитая истинная. Охренеть!
— Чего годить! Предложение мне делай, жеребец-осеменитель!
Я схватил ее, чуть не душа в объятиях и хохоча, как умалишенный. Целовал макушку, терся об нее щеками, приходя в себя от новости. Отстранившись, бухнулся с маху на колени и прижал к своему лицу обе ее ладошки.
— Кукленочек мой вредный, Аяна Батоева, выйдешь замуж за меня?
Сжав свои лишающие меня мозгов губы в линию, она помолчала, а потом вздернула подбородок, делая хитрое лицо.
— Я подумаю.
Конец
