V
Запас прочности, данный стране предыдущим временем, подходил к концу. М. Кольцов в одном из своих фельетонов 1929 года описывает картину тотальной бесхозяйственности на периферии: «…Ораторы не спорили. Они лишь дополняли. Вносили отдельные детали.
Деталь: исполком продал частникам дома, заселенные рабочими, и зимой выгнал рабочих на улицу.
Деталь: исполком получил семь тысяч бревен для дорожных мостов. Оставил их лежать без присмотра, и бревна сгорели.
Деталь: у одного исполкомовского милиционера участок тянется 250 километров по линии железной дороги. Когда милиционеру надо прогуляться по участку, он садится зайцем в поезд, из поезда его гонят в шею, и он не знает, что делать, денег на билет не отпускают.
Деталь: школьная сеть работает отвратительно, нет ни учителей, ни пособий.
Деталь: райисполком совершенно не интересуется работой сельсоветов. Председатели пьянствуют и хулиганят, граждане боятся входить в советы, чтобы их там не побили.
Деталь: исполком ничего не сделал, чтобы получить семенную ссуду для района.
Деталь: все комиссии и секции никакой работы не ведут, существуют только на бумаге.
Деталь: на селе идет ожесточеннейшая классовая борьба, дикая эксплуатация батраков, ни к чему этому исполком никакого касательства не имеет» (47).
Ежедневно такие бракованные «детальки» уродовали жизнь обычных людей. Собрать из них полноценный эффективный государственный механизм не представлялось возможным не только большевикам, но и многим поколениям отечественных реформаторов, от Петра Великого до Петра Столыпина, которые волей-неволей начинали винить свой ленивый и глупый народ. А держалось эта абсолютно чуждая развитому обществу система на десятках миллионов крестьян, равно не приемлющих и капиталистический идол частной собственности, и тотальное коммунистическое обобществление. Переброшенные волею судеб в город на грандиозные стройки коммунизма, они своих привычек не забывали, да еще и чужие плохие приобретали. Очевидец рассказывает, как на строительстве новых корпусов харьковского завода ХЭМЗ, дабы предотвратить массовое воровство ложек из столовой, на каждую из них нанесли гравировку «Похищено на фабрике-кухне ХЭМЗ» (48). Значит, имелась воспитательная необходимость предупреждать!
Вопрос, насколько справедливо поступили с ними большевики, есть вопрос признания справедливости социалистической системы. Этот вопрос задают все исследователи. Возьмем, к примеру, С. Кара-Мурзу: «Был ли иной, более мягкий, эволюционный путь? В 1989 г. было проведено экономическое моделирование варианта продолжения НЭПа в 30-е годы. Оно показало, что в этом случае не только не было возможности поднять обороноспособность СССР, но и что годовой прирост валового продукта опустился бы ниже прироста населения, ибо демографическая ситуация в то время еще отличалась высокой рождаемостью. Началось бы обеднение населения и страна неуклонно шла бы к социальному взрыву» (49). То есть, систему, считает он, ломать пришлось бы по-любому. Но почему-то данных, кто и когда моделировал ситуацию, С. Кара-Мурза не приводит.
Продолжавшаяся индустриализация сказывалась во всем: в резком обесценивании и инфляции рубля, огромном пассивном сальдо во внешней торговле (около 300 млн. золотых рублей), в острой нехватке всего необходимого. Ломка привычного крестьянского уклада жизни привела к падению сельскохозяйственного производства. Кулаки, да и многие середняки убивали скот, что вызвало трудности в обеспечении населения продуктами питания. В конце 1928 года была вновь введена карточная система на продукты питания и товары широкого потребления. К 1930 году дефицит продуктов питания стал хроническим: плохое пиво, искусственный кофе и одно мясное блюдо на все меню – даже в ресторанах при лучших отелях. В 1931 году все частные предприятия были ликвидированы.
Вы думаете, это охладило преобразовательный пыл слегка отогревшейся интеллигенции? Ничуть не бывало. К. Чуковский: «5/VI. (1930) Вечером был у Тынянова. Говорил ему свои мысли о колхозах. Он говорит: я думаю то же. Я историк. И восхищаюсь Сталиным как историк. В историческом аспекте Сталин как автор колхозов, величайший из гениев, перестраивавших мир. Если бы он, кроме колхозов, ничего не сделал, он и тогда был бы достоин назваться гениальнейшим человеком эпохи…» (50).
Для дальнейшего движения по пути индустриализации изобретались все новые и новые способы пополнения казны и повышения производительности труда. Постановлением Совнаркома осенью 1929 года воскресенье переставало быть общим для всех нерабочим днем: неделя заменялась пятидневкой, каждый пятый день отводился для отдыха, причем график рабочих и выходных дней был индивидуален для каждого работника. Смысл – в организации непрерывного рабочего процесса (ну, а заодно, и удар по воскресному обязательному посещению церкви). Соответственно, каждый пятый день стал нерабочим – 5, 10, 15, 20, 25 и 30-е числа считались выходными. На предприятиях установили скользящий график с целью беспрерывного производства. В итоге многие члены семей имели свободный день в разное время и, по сути, почти не общались друг с другом. Позже появилась шестидневка, которую все мы знаем по классической кинокомедии «Волга-Волга», где действие фильма разбито на главы «первый день шестидневки», «второй день шестидневки» и т. д. А потом выяснилось, что на предприятиях невозможно найти нужного в данный момент работника. Возникла всеобщая чехарда и «беспрерывку» пришлось отменить. Правительство также дало согласие на продажу полотен великих старых мастеров из Эрмитажа Г. Гульбенкяну, совладельцу крупнейшей тогда на Ближнем Востоке нефтяной компании – ради увеличения экспорта бакинской и грозненской нефти, и Э. Меллону, миллионеру и министру финансов США – чтобы получить от него разрешение на продажу в Соединенные Штаты советских спичек и марганца. Летом 1931 года было одобрено судьбоносное предложение ОГПУ о широком использовании труда заключенных на стройках, лесоразработках, на шахтах и рудниках, преимущественно в отдаленных, неосвоенных районах страны, куда иным способом привлечь рабочую силу оказалось невозможным. Народился ГУЛАГ.
Было проведено массовое, второе по счету изъятие церковных ценностей и частных накоплений. В 1931–1932 годах прошла пресловутая «золотая кампания». Ювелиров, часовщиков, зубных врачей, священников, нэпманов и всех, кто считался богатым, кто ездил когда-то за границу, вызывали в «экономотдел» ГПУ и предлагали добровольно сдать имеющееся у них золото, валюту и другие ценности. Взамен обещали «боны Торгсина» – магазинов «Торговля с иностранцами». В них продавали всякую редкостную снедь и продукты, которые были несравненно лучше получаемых по карточкам. Тех, кто отказывался, или давал меньше, чем предположительно должен был сдать, арестовывали.
Сцена садистского «уговаривания» держателей золота и валюты в «Мастере и Маргарите» написана М. Булгаковым со слов его друга Н. Лямина, сидевшего в Бутырской тюрьме и выслушивавшего уговоры лекторов-чекистов, дополняемых соленой пищей и отсутствием воды: «Ему приснилось, что зал погрузился в полную тьму и что на стенах выскочили красные горящие слова: “Сдавайте валюту!”… “Восемнадцать тысяч долларов и колье в сорок тысяч золотом, – торжественно объявил артист, – хранил Сергей Герардович в городе Харькове в квартире своей любовницы Иды Геркулановны Ворс… которая любезно помогла обнаружить эти бесценные, но бесцельные в руках частного лица сокровища».
