«Чайф» продолжал часто выступать в столице, причём иногда в солянках с самыми невообразимыми ингредиентами. На одном из сборных концертов в «Олимпийском» аппаратуру даже не подключали — все москвичи привычно играли под фонограмму. «Чайф» «фанеры» не имел. Пришлось специально для него настраивать звук. С грехом пополам добились жуткого звучания барабанов, подключили бас, электрогитары, вокал. Но никак не могли найти звук акустической гитары Шахрина. Долго искали, народ уже ломился в двери. Наконец кто-то от пульта закричал: «Всё, есть звук акустики!» Двери открылись, публика ломанулась в зал. Как позже выяснилось, кричал засланный казачок…
Первым номером шла песня, часть которой Шахрин пел один под гитару. В зале слышалось только пение а-капелла, и народ просто не мог понять, почему Шахрин так кричит… На следующий день этот позор мог повториться. Ночью «Чайф» где-то отыскал запись собственного концерта в другом городе, и вместо фонограммы включили её. Но произошёл другой казус. Звук был записан вместе с реакцией зала, и публика опять осталась в недоумении. Ревущих от восторга зрителей было слышно, но не видно. Кто же так восторженно кричал «Чайф! Чайф!» между песнями — для посетителей «Олимпийского» так и осталось загадкой.
Переход на профессиональные рельсы, поиски звучания, заметно увеличившееся количество выступлений — всё это создало кумулятивный стрессовый эффект. Нервы у всех не выдерживали. В «Чайфе» начались противоречия и конфликты. Сначала расстались с Густовым. Во время ответственного фестиваля «Lituanica» в Вильнюсе Алексей, поглядев на огромный профессиональный пульт, скромно отошёл от него подальше. Первая песня «Чайфа» звучала жутко. На второй местный звукоинженер, не знавший репертуара, с грехом пополам попытался наладить звук, но получилось всё равно плохо. Смертный приговор Густову заменили увольнением. Правда, сам Алексей уверяет, что ушёл по собственному желанию: «Мне просто перестало быть интересно, я создал впечатление, что не умею справляться со сложной аппаратурой, и меня из „Чайфа“ попросили». Паша в группе так и не стал своим. Бегунов с Антоном бухали, как черти, зашитому Злобину было с ними неинтересно. Шахрину не нравилось звучание группы. Постоянно возникали конфликты.
Бегунов с Нифантьевым объединились во внутреннюю оппозицию и по ночам вешали на дверь гостиничного номера руководителя листовки типа «Культу личности — нет!» Конечно, Шахрин ничем не напоминал ни Сталина, ни Ким Ир Сена, но мог иногда противопоставить себя остальным. После одного из концертов в Перми Володя уже на улице гневно бросил музыкантам: «Вы завалили весь концерт!» — «Как? Почему?» — «Я себе душу рвал, а вы так халявно всё сыграли. Мне за вас стыдно!» После этого группа не разговаривала со своим лидером несколько дней — у неё было совершенно противоположное мнение о причине неудачи.
Подобные скандалы случались чаще и чаще. Всё разваливалось, и Шахрин фактически коллектив распустил.
«К лету я подостыл, начал искать причины происходящего в себе, решил начать всё опять. Мне было себя очень жалко: почему я должен понимать все конфликтующие стороны, а меня никто понять не хочет? И я написал песню „Поплачь о нём“, которая изначально называлась „Поплачь обо мне“».
У тебя к нему есть несколько слов,
У тебя к нему даже, наверно, любовь,
Ты ждёшь момента, чтоб отдать ему всё.
Холодный мрамор, твои цветы.
Всё опускается вниз, и в горле комок.
Эти морщины так портят твоё лицо.
Поплачь о нём, пока он живой,
Люби его таким, какой он есть.
Антон вспоминает, как к нему после двухмесячного затишья, во время которого никто не знал, что же происходит, пришёл Бегунов: «Он заявил, что Шахрин всех уволил: и Злобина, и Пашу. А его уговаривает остаться. На следующий день появился Шахрин с пивом. Мы сидели на балконе, пили пиво, а он рассказывал, что решил всё начать с нуля: „Вову я уговорил, он остаётся, может, и ты останешься?“ А я никуда и не уходил. Он обрадовался, попросил гитару и спел свежесочинённую песню о своей нелёгкой доле „Поплачь о нём“. Я всплакнул вместе с ним и спросил: а кто же будет на барабанах играть? — „А у меня есть армейский дружок…“ На балконе под пивко оформился новый состав „Чайфа“ и заодно состоялась премьера песни». Так в июне 1989 года закончился единственный кризис в истории «Чайфа».
Глава 5. Вольный ветер у вонючей у реки
(1989–1992)
«Чайф» на субботнике, Екатеринбург, август 1992 года
Период своего полураспада «Чайф» скрасил участием в съёмках полнометражного документального фильма о свердловском роке «Сон в красном тереме». Снимали его по сценарию известных в рок-кругах Александра Калужского и Аркадия Застырца, а режиссёром после долгих перипетий стал мало кому тогда знакомый Кирилл Котельников. «Когда начались первые разговоры о сценарии, о замысле фильма, я в эту затею, честно говоря, не поверил, — вспоминает Шахрин, — но когда несколько недель спустя Калужский и Котельников пришли и рассказали, что проект уже запущен, мне стало их жалко. Столько трудов уже было ими затрачено. Ну как ребятам не помочь? И так получилось, что „Чайф“ там снимался больше всех».
В одном из эпизодов Шахрин рассекает гладь озера Шарташ на лодке-плоскодонке, ведя неторопливую беседу с плавающими вокруг Бегуновым и Нифантьевым. Кадры снимали в прохладном июне, и плывуны страшно замёрзли, но ради киноискусства готовы были на всё, даже на несколько дублей. Кстати, именно из-за этого эпизода в 2014 году «Сну в красном тереме» присвоили категорию «18+» — периодически на экране промеж шарташских волн виднеется розовая антонова попа. В фильм вошли четыре клипа «Чайфа». Один из них, «Эта игра», получился особо зрелищным: за спиной поющего Шахрина падал с крыши 25-этажного недостроя автомобиль и эффектно взрывался. Ради такого фона перекрыли полгорода и пригнали на место съёмок значительную часть личного состава аварийных служб Свердловска — уральцы любят снимать кино на широкую ногу.
С недостроенной гостиницей «Турист» связан ещё один эпизод «Сна». В клипе «Чайфа» «Лучший город Европы» Кириллу Котельникову захотелось показать Свердловск, который является главным героем фильма, с высоты птичьего полёта. Но о вертолёте с камерой не стоило даже мечтать — в закрытом городе получить разрешение на такую съёмку было фантастикой. Тогда вспомнили о строительном кране, возвышавшемся над недостроенным небоскребом. Замысел был лихой: Кирилл с ассистентом и камерой садятся в строительную бадью, кран крюком её подцепляет, поднимает на стометровую высоту, они снимают поющих на крыше музыкантов «Чайфа», затем панораму города — получается очень красиво.
На крышу 25-этажного здания топали пешком. Вместе со съёмочной и музыкальной группами высоту осваивала юная Аня Матвеева — знаменитая ныне писательница.
Кадр из фильма «Сон в красном тереме», 1989
