Поварня была большой и светлой. В углу стоял княжеский стол с ослонами. Повариха, плотная, широкоплечая баба, пекла блины. Андрей не удержался и схватил его прямо из рук кухарки, которая сняла со сковороды, чтобы положить в стопку.
– О! – воскликнула она. – У нас гость. Митя, – запросто обратилась она к Константиновичу, – а ты блин хошь?
Тот кивнул. Вскоре и он получил свою порцию.
– Милантьевна, покорми нас чем-нибудь. Да и… – князь улыбнулся, – не забудь.
– Щас. Я мигом!
Несмотря на свои габариты, она была быстра и подвижна.
Вскоре на княжеском столе появились стопка блинов, мед, топленное масло, жареное, в крапивном отваре, мясо. В больших чарках прохладная медовуха.
– Ну… будем! – Андрей поднял чарку и стал пить.
Не допив, выдохнул, обтер рукавом усы и бороду и принялся за блины. Дмитрий – за мясо. Насытившись, он засобирался домой.
– Я тя провожу, – сказал брат.
Одевшись, они вышли на крылец. Было пасмурно, хлопьями шел снег и после теплой, уютной поварни здесь показалось как-то все серым, неприглядным.
Подойдя к первой ступеньке, Дмитрий, взявшись за витой столб, повернулся к брату.
– Ты знаешь, что Иван-то московский тово… может вот-вот душу богу отдать.
Андрей насторожился. О том, что великий князь побаливает, знали все. Но каким тоном тот сообщил это, Андрей понял, что за этим-то и приехал его брат. И что-то хочет ему предложить. Андрею это не понравилось. В душе он ценил московских князей, начиная с Калиты, которые не гнались за величием, а берегли деньгу, народ свой не морили и войнами не мучили. Умели дружить и с Ордой, да и с соседями тоже. Но кто наступал на мозоли, гнули в бараний рог. «Что ты задумал, братишка?» – глядя на него, подумал Андрей.
– Уж не на великого ли метишь? – Это он сказал в шутку.
Но она обернулась… правдой.
– А что? – Дмитрий ухарски сдвинул шапку на макушку. – Хватит нам, Константиновичам, в холуях ходить!
Андрей усмехнулся:
– Мы, в холуях? Неет, брат, ты плохо знаешь, что такое холуй. Да, дань с нас берет московский. Но для кого?
Дмитрий недовольно посмотрел на брата, поняв, куда тот клонит.
– А я думаю, – с вызовом произнес он, – приходит наша пора. Не уж ты, опытный…
Андрей не дал ему договорить:
– Ты мня оставь. Ссориться с Московией я не буду.
Дмитрий от одного столба перешел к другому.
– Я ссориться с ней не собираюсь. Но быть великому пацану… все дело губить!
– Послушай, брат, – Андрей подошел к нему и спустился на одну ступеньку, – то, о чем ты думаешь: не по отчине и не по дедине.
– Ну и что? – И он тоже опустился на ступеньку, став вровень с братом. – Вспомни-ка, Андрей, московский князь Юрий Данилович разве не нарушил этот обычай? И что это ему дало?
– Не о том говоришь, брат! – Андрей застегнул шубу. Разгоряченный на кухонном сиденье, он начал остывать. – Поверь мне, доискаться ярлыка – это трата денег впустую. Вырастит законный наследник Дмитрий московский, ты че, воевать будешь с ним? А не боишься ли ты, что этим нарушишь клятву, данную нашим отцом Ивану?
Дмитрий ничего не сказал. Быстро сбежал по ступеням и, не прощаясь, оседлал коня и стрелой вылетел со двора. С укором посмотрев ему вслед, Андрей поднял ворот, ветер усиливался, и вернулся в хоромы.
Через несколько дней после этого разговора суздальских князей погода сильно поменялась. Тучи рассеялись, выглянуло солнышко. Хоть холод и не прошел, но, глядя на светило, всем казалось, что на улице стало гораздо теплее. В один из таких дней в опочивальню великому московскому князю Иоанну вбежал его старший сынок Дмитрий. Одет он был по-зимнему: в нагольной овечьей шубке. Расстегнутая на груди, она выдавала вязаную шерстяную поддевку. На голове – мохнатая шапка с поднятыми ушами. На ногах мягкие, оленьи сапоги. Шубка на поясе была опоясана ремнем, на котором болтались нож и колчан со стрелами, в руках – лук.
– Никак охотиться собрался, сынок? – встретил вопросом князь появление Дмитрия.
Князь Иоанн сидел в кресле у стола, перебирая какие-то бумаги.
– Я, князь, за тобой. Ты обещал мне съездить со мной на охоту. Обещал? – Дмитрий подступил к отцу, заглядывая ему в глаза.
– Обещал, – усмехнулся тот.
– Тогда… поехали! – Глазки Дмитрия загорелись.
Отец посмотрел на счастливое лицо сына и ему просто было жаль его обижать.
– Поехали! – Он поднялся. – Вели одежонку подать.
Энергия в Дмитрии била ключом. Он рвался вперед. Отец любовался, как уверенно сидел сын в седле, правил конем. «Воин!» – думал он, и на его лице появилась жалостливая улыбка. Вот и любимый лес, где княжич частенько охотился. В глубину леса ехать было без надобности. Глухари, видать, тоже соскучились по солнцу, сидели на ветках гроздьями.
– Князь, – Дмитрий подъехал к отцу, – выбирай!
Тот вновь посмотрел на сына. Глазенки Дмитрия так и горели, а сам, казалось, вот-вот выпрыгнет из шубейки. Иоанн прицелился, спустил тетеву.
– Мимо! – почему-то радостно воскликнул сынок.
– А ну ты пробуй! – Отец продолжал улыбаться.
Сын тщательно прицелился. Стрела запела, и одна из птиц кубарем полетела вниз.
– Есть! Есть! – прыгал в седле Дмитрий.
Видно, как глухари склонили головы: интересно, что их собрат там, внизу, делает.
Князь достает вторую стрелу. И опять мимо. Стреляет Дмитрий в цель. Князь загорается. Чувствует неудобство перед сыном. Видно, как старается изо всех сил. Старание приводит к дрожанию рук. И стрела впивается в ствол выше птицы. Дмитрий, захваченный такими победоносными выстрелами, не замечает, как неудобно чувствует себя отец, и в третий раз поражает цель.
– Ну хватит, – говорит отец, – что-то морозить стало.
Княжич одним взмахом соскакивает с лошади и, проваливаясь по пояс в снег, подбирается к своим трофеям. Двоих достал быстро, а третий упал куда-то за ельничек. Раздвигая сучья, он лезет туда и вдруг отчаянный крик:
– Князь, князь!
Отец встревожился:
– Что случилось?
– Иди сюда, князь! – зовет сын.
Князь неохотно слазит с коня. Ему трудно идти по такому снегу, но не хочется обижать сына. Наконец он добрался. О Господи! У ствола, пригвозденный стрелой, человеческий скелет! Если что-то и осталось из его одежды, то все под снегом.
– Пошли, Дмитрий! – Отец взял сына за руку.
– А… глухарь? – спросил Дмитрий.
– Пошли! – настойчиво произнес отец.
Когда подошли к лошадям, князь, повернувшись к дожидающей его охране, сказал:
