– А мне сказали… боярин! – с нескрываемым разочарованием в голосе произнес Вернер.
– Тебе… Вернер, сказали правду. Я и есть боярин. И имя мое уже не Егор, а Роман.
– Вот как! – несколько удивленно произнес он. – Но я знаю, что жизнь порой делает удивительные зигзаги. И она научила меня на все смотреть любомудренно.
Этого слова Роман не понял, но промолчал.
– Скажи, – Вернер с легкой улыбкой на устах смотрит на Романа, – кто тебя провозгласил… боярином?
Роман усмехнулся.
– Рыцарь не верит. Но я скажу: Дивон, отец боярина Камбилы, за спасение его сына. Между прочим, я дважды его получил. Второй раз от великого князя Симеона Иоанновича. Он-то дал мне имя Роман Ослябя, брянским боярином. Там моя вотчина.
Рыцарь развел руками:
– Можно поздравить. Зачем, боярин, звал.
– Ты знаешь, граф, время обеденное. Я, признаюсь, проголодался, не отобедаем ли?
Граф косит глаз на стол. Заманчиво выглядит зажаренный поросеночек, а рядом банка с хреном. От одного этого вида можно проглотить язык. А там, дальше: дичь, рыба.
«О Господи! Да скорее за стол!» – так и рвется у рыцаря с языка.
Вино, как и все прочее, было прекрасным.
Выпив пару бокалов, закусив, лицо графа подобрело.
– Скажи мне, Роман, – новое его имя он запомнил, – вам… тогда во Франции, правда удалось найти эту волшебную чашу?
Роман хорошо помнил слова преподобного.
– Да нет. Мы знали, что и вы ее ищете, и решили вас… разыграть!
– Я так и подумал, – с каким-то внутренним облегчением произнес он, – а то чаша, чаша Грааля! Да была бы она, разве такая судьба ожидала бы тамплиеров, владей они ею. Ладно! Забудем. Я знаю, зачем ты здесь! – вдруг объявил он.
Но Романа его слова не удивили. Он только сказал:
– Как и договаривались.
– Мы еще договаривались и об… – Он замолчал.
Роман понял:
– Князь тебе сказал, не обидим. Так и будет, – сказано было твердо, убедительно.
– Сейчас полностью обещанное выполнить не могу. Скажу, только по секрету: мы сейчас в Селезии по просьбе местного герцога помогаем ему расширить границы. Те силы, что остались, они в состоянии только напугать литовцев. Что ваш великий князь… отдал богу душу?
– Да, случилось такое несчастье. – Роман не стал хитрить, узнав, что их войска ушли в Силезию. – Но вам надо своего соседа припугнуть. Не скрою, у нас сейчас… ну, как обычно при смене правителя.
– Понимаю, сделаю, что могу. А… – и он пристально и довольно нахально посмотрел на боярина.
Тот понял, усмехнулся. Поднявшись, подошел к суме, лежавшей на лежаке, развязал и достал что-то завернутое в тряпицу и положил ее перед ним.
Когда тот развернул тряпицу, увидел золотой поруч с огромным алмазом. Глаза рыцаря хищно блеснули. Он быстро завернул вещицу и сунул ее в карман.
– Не бойсь, – поправляя карман, проговорил он, – сегодня же двинем рыцарей на границу с Литвой.
– Вы сделайте это так, чтобы те заметили, – попросил Роман.
– Конечно. Не изволь, боярин, сомневаться.
Прошло после этой встречи несколько дней. По пустынным ночным улицам Вильно вскачь несется какой-то всадник. Путь его лежит к дворцу великого князя. Поднятый средь ночи, князь сразу не может врубиться:
– Какие тевтонцы? К какой границе?
Из-за плохого сна он на ночь выпил густой замес сон-травы, поэтому был в таком состоянии. Подойдя к рукомойнику, он зачерпнул из бадьи воду и вылил себе на голову. Сознание быстро вернулось к нему.
– Что ты сказал? – вытирая утиральником голову, спросил он, подойдя к вестовому.
– Да, говорю, тевтонцы двинули силы к нашей границе.
– Чтооо? – отшвырнув утиральник, он схватил того за грудки.
– Да, говорю, тевтонец подходит.
Оттолкнув вестового, он, повернувшись к двери, заорал:
– Ко мне этих олухов.
Молодой служка, дежуривший у двери, открыл дверь и спросил:
– Кого, князь?
– Олухов, олухов, – иступлено завопил он.
От такого крика служка хлопнул дверью и задумался: кто эти олухи. Когда вышел вестовой, служка осторожно спросил у него:
– А кто ети олухи?
– Пойди да спроси, – не очень дружелюбно ответил тот.
Князь, терпеливо прождавший приглашенных и немного успокоившись, выглянул в коридор. Напротив двери сидел паренек и плакал.
– Ты че ревешь? – спросил князь.
– Я… я не знаю, хто ети… о… олухи!
Князь внезапно рассмеялся.
– Да мои Ягайло да Витовт Кейстут.
– Аа! – вытирая подолом рубахи лицо, ответил служка. – Тохда я мигом!
Вернувшись к себе, князь прилег, но сон уже улетел из головы, и он невольно стал анализировать случившееся. «Так, – стал князь рассуждать про себя, – почему именно сейчас тевтонцы вдруг решились на такое? Неужели они узнали, что… да нет, не может такого быть. Я должен узнать вперед. У меня там свои люди. А вдруг случилось… и те, прознав про это, понимают, что для меня это счастливый случай, хотят ударить по моим беззащитным городам. Кто-то, значит, у них есть в Московии, и он предупредил их раньше. Вот те и готовятся к нападению. Ну, кто…», но на это он не успел себе ответить, сон-подлец подкрался незаметно. А утром к нему нежданно-негаданно заявился Лагет, чтобы сообщить о кончине московского великого князя.
Не успела за ним закрыться дверь, как явились… олухи. Они подошли к пробудившемуся Олгерду. Увидя вошедших, он вскочил с ложа как ужаленный и схватил их за горло, стал трясти, как груши.
– Вы что мне, олухи, сказали? – орет он.
Те ничего не могут понять.
– Ты что, отец! – рявкнул осмелевший Ягайло.
– Молчи, Владислав, молчи. Кто мне сказал, что тевтонцев нет у наших границ?
– Мы, – стараясь отцепить его руку, ответил Ягайло.
– Нет! Так стали!
– А мы при чем? – отбивается Ягайло.
– Когда мы были там, их не было.
– Немедля отзывайте назад войско. Немедленно! – повторил он.
Видя, что они еще все не поняли и стоят в раздумье, он рявкнул:
– Марш!
Первая опасность для Московии миновала. Но сколько ее еще осталось!
Глава 20
Вслед за тем, как к тевтонцам был отправлен Ослябя, Пожарский собрал у себя бояр, воевод. Среди них были Андрей Кобыла, Василий Окатьевич, Алексей Босоволоков, Федор Хлебович и другие. Решали срок отбытия и к кому ехать в Орду, так как там установилось двоевластие. Правителями были: хан Мюрит и хан Абдула со своим темником Мамаем. Судили, рядили и решили ехать к Мюриду. Тут ему одному надо дары дарить. А если ехать к Абдуле, который без Мамая ничего не решал, то двоим. А их грамоты по силе влияния были равны.
