Но эта вторая отсидка за кремлевскими стенами для Дмитрия была каким-то ударом. Подумать только, сколько лет вражья нога не вступала на землю Московии, а тут второй раз ему приходится прятаться от вражины. Его сердце сжималось от той мысли, что это допустил он, великий князь. До него ни дед, ни дядька, ни отец не допускали этого. Что он? Никчемный князь? Дмитрий взошел на стену. Лицо его было хмурым. Он ни на кого не глядел. Встав меж стеновых зубьев, он сделался хорошей мишенью для врага. Наверное, вражьи воины были заняты чем-то другим и не глядели на высокие кремлевские стены. А так бы он мог стать легкой добычей стрельца. Заметив это, к нему подошел Пожарский и оттеснил Дмитрия в сторону.
– Не пойму, великий князь, – глядя вниз, показывая этим Дмитрию, что и он захотел посмотреть, что там делается, – че они выжидают. Но, похоже, пока к штурму не готовятся.
Там, внизу, вражина жгла костры, кучами собираясь около них и греясь от ночного мороза.
– Все же, великий князь, – повернулся к нему Пожарский, – ты остерегайся, нечего перед вражиной храбрость свою показывать. А то какой-нибудь стрелок невзначай стрельнет… что тогда делать будем? Этих-то мы прогоним. Не сумневайся. А сил подкопим, кланяться нам они еще будут. Верь мне, Дмитрий.
Великий князь посмотрел на него и через силу улыбнулся.
– Пошли? – спросил Пожарский, потом сказал: – Седня на штурм не пойдут. А те силу беречь надобно.
Дмитрий кивнул, и они спустились вниз.
– Как люди устроились? – спросил великий князь у попавшего ему на глаза дьяка.
– Да, великий князь, все устроены. Никого на улице нету. Впервой, что ли.
Эти два последних слова ножом по груди прошлись. Дмитрий дернулся и широким шагом зашагал к себе.
Время, когда обычно приходил Дмитрий домой, прошло, и Евдокия нервничала: «Чей-то он?» Она поглядела в окно. На улице было тихо, она услышала, как князь зашел в свою опочивальню. «На другой день пойду узнаю». Так она откладывала свой поход несколько раз. И… не выдержала. Тихо, на цыпочках, подошла к его двери. Прислонила ухо. Вроде в опочивальне тишина. Это отчего-то напугало Евдокию. Она решительно открыла двери и ворвалась в опочивальню.
– Митя, – позвала она шепотом.
Тот лежал к ней спиной и не ответил. Она подошла к нему и тронула за плечо. В ответ молчок.
– Митя! – почти крикнула она.
– Что? – Он повернулся к ней.
И о господи! Что с ним? По его лицу текли слезы.
– Митенька! – Евдокия обняла его голову. – Че с тобой?
– Я… я… никчемный князь! Я не хочу жить!
– Митенька, – она села на лежак и положила его голову к себе на колени, – да что случилось?
– Они… они пришли второй раз. Я… Я не могу защитить! Ни дед, ни дядька, ни отец, никто вражину не пускал на родную землю. А я… да какой я князь, Евдокиюшка!
– Хороший князь! Хороший! Смотри, какой кремль отстроил. А ето пройдеть. Ну, че, пришла вражина. Ты ее прогонишь? Прогонишь. В жизни всяко быват. Вот мой батька. Ты знашь… то великий князь, то никто. А щас живет и радуется. Так и у нас. Все уладится. Ты сил набереся. Да еще они те кланяться будут. А я те лучше весточку хорошу скажу. Слышишь меня?
– Слышу.
– Так вот, сынка ты скоро получишь.
– Чтоо?! – Он как ужаленный вскочил на ноги. – Ребеночек у нас скоро будет. Ой, мила моя! – И поцеловал ее несколько раз.
А на другой день князя нельзя было узнать. День он начал, когда солнце только протирало глаза. А он был уже у воинов, справлялся, как их кормят. Да и сам с ними отутренечал. В обед к нему запросились вдруг от Олгерда переговорщики. Князь, в душе обрадовавшись, не сразу открыл им ворота. Пусть видят, мы-то не очень хотим вести с ними переговоры.
Олгерд с утра, когда Дмитрий уплетал кашу со своими воинами, собрал Кейстута, оба их сына и Михаил тверской. Олгерд объявил, что он не думает штурмовать кремль:
– Только людей погубим. А возьмешь его или нет, только Богу известно. За спиной у нас стоит его братец с войском. Вот и окажемся мы между молотищем и… как… ее?
– Наковальней, – подсказал Ягайло.
– Да, да! – и поглядел на Кейстута.
Тот потянул воздух своим здоровенным носищем, но ничего не сказал. Все молчали. Не выдержал Михаил:
– Великий князь, Олгерд! Что ты делашь! В твоих руках навечно лишить Московию ее мощи. А ты… нет. – Он вскочил.
– Сядь! – грозно прикрикнул Кейстут.
– Это ты его толкнул прийтить суды! Обещал помощь других князей. Мол, придет рязанец! А где он? У братца! Понял! Ты прав, Олгерд. Надо уходить. Уходить красиво!
Олгерд усмехнулся:
– Уйдем красиво. Его братец, как мне известно, холост. Вот я отдам Елену за него. А ты, Михаил, мирись с ним. Хватит нас стравливать. У нас своих забот полон рот.
– Эти рыцари чертовы спать не дают, – вставил слово Кейстут.
Решение было принято.
Великий князь Дмитрий Иоаннович на переговорах вел себя так, как будто он победитель.
– А земли, – глядя на Михаила, сказал Дмитрий, – которые ты у мня забрал, верни.
Тот было хотел открыть рот, но его перебил Олгерд.
– Вернет и заключит с тобой мир, – сказал он твердым голосом.
Михаил только поморщился.
– Насчет женитьбы Владимира Андреевича, запросим его согласие. Я… думаю, он согласиться, – добавил он, увидя, как сник Олгерд. – А насчет вечного мира, что скажу: ничего вечного не бывает. Давайте его заключим до Петрова дня. А там посмотрим.
Олгерд отъезжал от Москвы не как победитель. Это чувствовалось по его раздражительному голосу, когда он приказал Кейстуту и сыновьям разбиться и тщательно следить, как бы московитяне не вздумали догнать.
Как только последний литовский воин скрылся за горизонтом, к хоромам великого князя повалил народ.
– Князь! Князь! – как эхо грома неслось по улицам кремля.
Князь вышел на крыльцо и приказал открыть ворота. Вскоре обширный двор заполнила толпа. Она скандировала:
– Князь! Слава те!
Когда, наконец, торжествующий народ удалился, к князю пришли бояре: Михаил Бренка, Дмитрий Боброк, Окатьевич и другие. Не было только князя Пожарского. Бояре подметили, шепчась меж собой: «Князь-то… смотри… не узнать. Молодец!» Да, великий князь Дмитрий Иоаннович выглядел уверенным, главное – повзрослевшим. Испытания выковали из него великого. Разговор был с боярами теплый, задушевный. Но все же чувствовалось, что Дмитрий словно кого-то ожидает. Так, в этом ожидании, и прошел вечер. Князь приказал накрыть стол. И подвыпившие бояре лезли к князю целоваться и клялись в своей преданности.
Но когда все разошлись, князь послал к Пожарскому дьяка, чтобы тот объявил, что Дмитрий ждет его завтра в баню. Не мог великий забыть, кто в то трудное для него время готов был грудью защитить своего князя. Он только один понял состояние великого.
