И вот, когда на призывы тысяцкого поднялся Плотницкий конец, Прокоп был во главе. Но три других конца сумели противостоять. И здорово бы досталось Прокопу, если бы ни чей-то призыв: «Айда, ребята, до ушкуев…»
Призыв был понят. И вот десятка два молодцов, в числе которых оказался и Прокоп, вышли в разбойный поход. Мечта парня сбылась. Шли они на Волгу по Мсте, Тверце. Первым городом, куда они напали, была Молога. Ничего не ожидавшие жители не могли оказать им сопротивления. Пограбив боярские и купеческие дворы, двинулись дальше. Попробовали было грабануть и Ярославль. Да не повезло. Ярославский князь собрал дружину, время было не спокойное, и он хотел с ними заняться. Не ведали они об этом и напоролись. Еле ноги унесли. Вот тут и показал себя Прокоп. Ярославцы их окружили. Все, хана! Хошь складай оружие да падай на колени. Ан нет, нашелся смельчак. Схватил оглобли да как попер на ярославцев. Те, не ожидая такого выпада, бросились врассыпную. Дорога к ушкуям была открыта.
Отбили им ярославцы охоту двигаться дальше. Завернули они лодии в обратную сторону. По дороге все же дернули Углич да еще кое-что по мелочи. Но главное, с чем они вернулись, – родился у них вожак. Эта неудачная вылазка их многому научила.
Такое поведение новгородцев дошло и до Дмитрия Иоанновича. Великий князь, занятый борьбой то с Тверью, то с литовцами, не мог сам обратить внимание на этот город. Но он разорвал с ними мир и велел своему посланнику сказать им: «Зачем вы ходили на Волгу, города и гостей моих пограбили?» Те ответили: «Ходили люди молоды на Волгу без нашего слова, но твоих гостей не грабили, били только мусульман, и ты не любы отложи от нас».
Видя скрытое упорство новгородцев, Дмитрий тогда посылает в Вологду отряд, где находились новгородские бояре Василий Машков и его сын, а также Прокопий Киев. Они шли со своими людьми с Двины, и был при них большой обоз. По новгородским меркам это были весьма большие и достойные люди. И они вынуждены были заключить с Дмитрием мир. Сюда же подключился и двоюродный брат Дмитрия Владимир Андреевич. Князья обязались помогать Новгороду в войне с Литвой, Тверью и немцами, а те – помогать князьям в войне с Тверью и Литвою. Подписание этого малозначимого договора позволило Дмитрию вздохнуть и радостно сказать: «Наконец-то мир!» Не рано ли были сказаны эти слова?
Медленно тлея, разгорался восток. В одну из ноябрьских ночей перед ханским шатром появился странный всадник. Его трудно было разглядеть. Мохнатая шапка, надвинутая до глаз, скрывала верхнюю часть лица, а поднятый воротник дождевика, на улице шел мелкий, холодный дождь, скрывал другую часть лица. Но весь его облик, начиная с прекрасного коня с дорогой упряжью и кончая самим всадником в дорогом дождевике, говорило, что это не простой человек. Так оно и вышло. На вопрос старшего охранника, кто он, тот ответил:
– Кипчатский Мурза Ятвин. Доложите хану, что я хочу сообщить ему страшную тайну.
– Но сейчас ночь. Стоит ли будить великого хана. Может быть, подождем до утра?
Всадник ответил не сразу. Но, подумав, сказал:
– Я прибыл сюда тайно. Хочу, чтобы меня никто не видел. И мне надо срочно возвращаться назад, чтобы не заметили моего отсутствия. Поэтому ждать я не могу.
– Тогда скажите мне, что вы хотели сообщить великому из великих. Я ему передам.
– Нет! – отрезал Мурза. – Если нельзя, я возвращаюсь.
– А мы тебя не выпустим.
– Если вы это сделаете, то принесете своему повелителю большое несчастье. Хотите? – его голос звучал решительно, и это убедило старшего в какой-то мере подчиниться ему.
– Ладно, – неохотно произнес он и двинулся к шатру.
Перед тем как откинуть полу, он какое-то время стоял в нерешительности. Потом шагнул во внутрь. Вернулся относительно быстро.
– Идем!
Всадник соскочил с коня, бросил одному из стражников узду и пошел вслед за старшим.
Мамай принимал его в спальне, только приказал зажечь светильники. Мурза перед входом в ханскую опочивальню снял остроносые мягкие сапоги, верхнюю одежду и остался в дорогом, с позолотой охабне. Он упал перед ханом на колени и проговорил:
– Тысячу лет мудрому из мудрых, великому из великих…
– Говори, – бросил хан, зевая.
– Не вели, великий из великих, казнить. Но весть моя плоха. Хан Тохтамыш собирает против тебя войско.
– Когда его можно ждать, благородный?
– Следующим летом, великий из великих.
– Кто ему помогает? – спросил Мамай.
– Великий Тамерлан!
Это была уже не шутка. Мамай посмотрел по сторонам, увидел на столике с крошечными ножками золотую цепь, подарок смоленского князя, взял ее и подал Мурзе.
– Ступай и пусть великий Аллах сбережет тебя в дороге. Я буду ждать твоих новых вестей.
– Слушаюсь и повинуюсь, – пряча цепь в карман, проговорил Мурза.
Вскоре был слышен чей-то конский топот.
Эта весть прогнала сон у Мамая. Что у него не все ладно с этим чингисовцем, ему было ясно с первых шагов его восшествия. Но дело пока до открытого сражения не доходило. И вот на тебе! Но тут ему пришла внезапно другая мысль: «А если его хотят натравить на Тохтамыша? Это надо проверить». Но этим своим словам он верил мало. Что на него Тохтамыш точит зубы, ему известно давно. И он свое решение отбросил: «Надо собирать силы. Жаль, Орда уже не та!» – подумал он.
Так до утра, не сомкнув глаз, он пролежал, ворочаясь средь многочисленных подушек с боку на бок, но ничего путного придумать не мог. И решил собрать совет. На нем он не сказал, кто им угрожает. Но дал намек, что враг есть и надо готовиться, если тот вдруг вздумает напасть. Узнав, что им кто-то угрожает и надо удвоить, если не утроить, силы, мурзы наперебой стали предлагать свои решения. Были разные, некоторые предлагали заключить договор с… Тохтамышем и вместе отбиваться от врага.
Но были и дельные. Одни предлагали занять денег у генуэзских купцов и на них нанять воинов. Другие – заключить договор с московским князем, чтобы он помог отразить врага им, а они – его. Отпустив мурз, Мамай стал обдумывать предложения по генуэзским купцам и по Московии. Чем больше он об этом думал, тем чаще останавливался на Дмитрии. О том, что тот поможет, он не сомневался. «Но даром князь этого делать не будет. Нет, в этом я убежден».
Встал перед ним вопрос: кого послать на переговоры. Надо человека, который знает московского князя, был с ним связан и оставил о себе неплохое мнение. Перебрав всех, он остановился на Сарыхоже, хотя тот и подвергнут болтливости, а он хотел, чтобы об этом никто не знал, если вдруг князь увильнет от договора. Но ничего, когда он вернется, надо ему сказать, чтобы он никому ничего не рассказывал. Чтобы не делать видимость боязни и торопливости, Мамай своего посланца пригласил через несколько дней. Выслушав наставления, тот через пару дней, тайно, отбыл в неизвестном направлении.
Давно великий князь не занимался любимым делом: побродить с бреднем по Московушке-реке. Старые друзья собраны. Здесь и Федор Кошка. Прозвище это, между прочем, дал он. У Федора была мягкая, кошачья походка, суховатое, гибкое тело. Он один был такой из всех своих братьев. Но братья тоже имели прозвища: Семен – Жеребец, Александр – Елка, Гаврила – Гавш. А вот почему-то на Федьку у князя «пал глаз», нравился ему из всего рода Пожарских только Василий. Пришли еще Иван Наговице, Давид Палецкий и Михаил Бренка.
