– Судя по всему, эти кадры (Татаринцев кивнул на трупы милиционеров) кого-то зацепили на станции метро и привели сюда. Между задержанным и милиционерами вспыхнул конфликт. (Татаринцев не стал говорить – на почве чего мог быть конфликт, а генерал уточнять не стал – и так ясно) Действовал какой-то профессионал, возможно шпион. Убить нескольких здоровых, сильных парней голыми руками – это надо уметь. Они даже не успели воспользоваться своим табельным оружием. Как цыплятам головы свернул, ей-ей!
– Отпечатки пальцев?
– Да тут этих отпечатков – море разливанное! – досадливо поморщился Татаринцев – сюда водили людей постоянно – пьяных, бомжей, всех, кого зацепят на станции. Хотя и тут есть кое-какие интересные признаки – убийца вытер стол, угол стола, там ни одного отпечатка. Вытер ручки двери – тоже нет отпечатков. Это показывает, что он знаком с основами розыскного дела. По крайней мере, слышал о дактилоскопии.
– О ней даже первоклашки знают! – поморщился в досадливой гримасе генерал – Свидетели есть? Кто-то его видел? Дежурный на эскалаторе? Машинисты?
– Опрашиваем, но все это скорее всего не даст результата – вздохнул Татаринцев – Если он такой продуманный, то скорее всего не показался им на глаза. Дежурный никого, способного учинить такое не видел, машинисты – они и не смотрят на пассажиров. Вернее – не присматриваются.
– Ну так что, получается – «висяк»? – нахмурился генерал – так, что ли?
– Вот я и предлагаю сбросить его «соседям» – кивнул головой Татаринцев, уходя от прямого ответа – Пусть они себе шею на нем сломают, на этом деле! Ну да, мы будем помогать, будем искать… но если не найдут преступника… или преступников – виноваты будут они, а не мы!
Генерал, один из заместителей Щелокова, напряженно думал, и честно сказать – было о чем. Действительно – а почему бы не подкинуть свинью гэбэшникам? Пусть отдуваются! В самом деле – это настоящий, галимый «висяк», так что с ним валандаться?
Татаринцев все это прочитал на мужественном челе высокого начальства, как и все, от постового милиционера до генерала – занятого лишь одной задачей: как бы это половчее прикрыть свою задницу от желающих ее поиметь. Хорошая бумага – залог успеха. Настоящая бумага! Броня! Хорошее средство убережения пятой точки…
Генерал торопливо кивнул, и тут же забыв о существовании оперативника (что того нимало не расстроило – подальше от начальства – поменьше суеты), зашагал туда, где появился новый персонаж. И этот персонаж был всем персонажам персонаж! Татаринцев мгновенно оценил ситуацию и сделал полностью противоположное действиям последнего собеседника – двинулся прочь от объекта наблюдения, а именно – министра внутренних дел Щелокова. Очень уж не хочется стать стрелочником в этой скользкой ситуации. Пусть они вначале между собой разберутся, скинут свои указания на нижних чинов, а там уж можно будет подумать – как это не исполнять. В ментовке ведь каков закон: ешь начальство глазами, повторяй: «Бу сделано! Бу сделано!» – и… не делай! Инициатива наказуема, слишком умные никому не нужны, но и абсолютных идиотов не терпят. Серый середнячок, шустрячок, который умеет прикрыться бумагой и набить «палок» – вот идеал милиционера.
Кстати, этих тварей, что лежат теперь в метровском «пикете» – их следовало грохнуть. Грех вроде так говорить про своих коллег – но Татаринцев не любил этих жадных, мерзких тварей, неспособных ни к какой более-менее осмысленной работе. Он был опером, поднимался ссамых низов, с земли, и знал, что почем в этом мире. Не без греха был, да – а кто сейчас безгрешен? Только вот до откровенных грабежей не опускался. До такого уровня, на котором находились эти твари не опускался. Да, на работе бухали. Да, вышибали из задержанных признания. Да, лепили доказуху, если иначе нельзя было «закрыть» явно виновного, но не сознающегося злодея. Но чтобы грабить людей? Чтобы обирать пьяных? Нет, этого делать нельзя. И банда понесла заслуженное наказание.
Да, он кое-что слышал об их делишках – поговаривали, что происходит в метро темными ночами. Но только это не его дело, не его головная боль. Пусть начальство думает, что делать и как жить. А он будет преступников ловить – настоящих преступников! А этому, что наказал беспредельщиков – надо еще и орден повесить, за то, что покарал скотов. Вот так!
Татаринцев усмехнулся своим дурацким мыслям (Орден! Договорился, ага!), и пошел к эскалатору, решив подняться наверх, к солнцу. Не любил он подземелья. И подвалы не любил.
– Привет, привет! – Махров крепко пожал мне руку. Вот никогда бы не подумал, что в этой пухлой интеллигентской ручке столько силы. Если его загнать в спортзал, да согнать лишний жирок… плечи-то у него широкие! Это просто из-за лишнего веса кажется кругленьким и мягким, а на самом деле под жирком таятся очень даже приличные мышцы. Интересно, а не занимался ли он тяжелой атлетикой в юности? Не выдержал, спросил.
– Было дело! – Махров белозубо улыбнулся – потом забросил. Некогда! С этой беготней! Надо карьеру строить! Работу работать! А с атлетикой все равно бы ничего не вышло – ну поднялся бы до мастера спорта, и может быть даже международного класса, и что потом? Тренерство? За жалкие гроши тренировать начинающих спортсменов? Нет уж! Без меня. А тут работа сидячая, жирком зарос, да. Но девушки меня и таким любят! Веришь?
Я верил. Мы посмеялись, и Махров перешел к делу:
– В общем – билеты тебе куплены, все улажено. Летишь с Нестеровым. Ну сам понимаешь… никак по-другому. Кстати, очень легко тебя отпустили – на удивление. Я все-таки подумываю, что имела значение твоя дикая эскапада в адрес Солженицына. Если бы не она… ну ты сам должен представлять – ехать в страну потенциального противника! Идеологического врага! Ну да ладно – отпускают, и слава богу. Расскажи, что нового, чем сейчас занят, что пишешь?
Я обрисовал ситуацию, и Махров на минуту задумался, а после раздумья поднялся и буркнув: «Щас, погодь!» – вышел из кабинета. Вернулся он минут через пятнадцать, не меньше – я уже слегка заскучал, и от скуки принялся рассматривать газеты на журнальном столике. Читать тут было нечего (Ну не «Правду» же, или «Труд»!), если не считать «Литературной газеты». В нее я и углубился – начал, само собой, с самой что ни на есть последней страницы, с рубрики «Рога и копыта». Минут пять улыбался и хихикал – ведь можно же писать интересно! Чтобы все читали! Чтобы не оторваться! Это как глоток свежего воздуха во всеобщей газетной затхлости.
– Путевка тебе – на две недели! В Дом творчества! Устраивает? – Махров победно сжал кулак и потряс им в воздухе – на всем готовеньком! Питание, проживание – все твое! Собирай чемодан, и вперед! С песней! Какую споешь?
– Люуули-люли заломаааюууу… – заунывно пропел я, и Махров радостно захохотал:
– Может, и заломаешь! Там есть кого заламывать – писательши всякие, официантки, поварихи! От супруги-то далеко! Никто и не увидит!
– Ага… не увидит! – скривился я – небось друг друга так и пасут! Да и одни старые пердуны собрались. Женского рода.
– Шовинист! Ты есть – шовинист! – Махров прицелился в меня толстеньким пальцем – Бабушки имеют право на крепких фантастов! Что, трудно утешить пожилую писательницу?! Прижать ее к широкой груди, чтобы косточки хрустнули, а в грудях томление произошло?!
