Впрочем, не все было так безоблачно.
Эпидемии малярии терзали греков, подрывали их военную мощь, подтачивали экономическое влияние и со временем положили конец главенству Греции в западной цивилизации.
Греческий поэт Гомер упоминает малярию в Илиаде (750 г. до н. э.), описывая осень: «Злые она огневицы наносит смертным несчастным». Яркие описания малярии оставили многие великие греки того времени – Софокл, Аристофан, Геродот, Фукидид, Платон и Аристотель. «Мы стали живыми выгребными ямами, – писал Платон, – и заставляем докторов изобретать названия для наших болезней». Знаменитый греческий врач Гиппократ (460–370 гг. до н. э.) связывал смертельно опасный сезон малярии, приходящийся на лето и начало осени, с восходом Сириуса, Собачьей звезды, и называл период болезни собачьими днями лета.
Гиппократ (его часто называют отцом западной медицины) четко отличал малярию от других видов лихорадки. Он подробнейшим образом описывал увеличение селезенки и циклы повышения температуры, временные рамки и тяжесть двухдневной, трехдневной и четырехдневной малярийной инфекции. Он же выделял те виды, которые поддаются лечению. Гиппократ писал, что малярия – «худшая, самая длительная и самая тяжелая из всех болезней». Он добавлял: «Самые жестокие лихорадки приходят, когда земля напоена влагой весенних дождей». Гиппократа можно считать первым маляриологом нашего мира, потому что никто до него (и в течение многих веков после него) так подробно и точно не диагностировал, не изучал и не фиксировал симптомы малярии.
Гиппократ вывел медицину из-под эгиды религии. Он утверждал, что болезни – это вовсе не наказание, посланное человеку богами, а результат влияния факторов внешней среды и внутренних изменений человеческого тела. Это был беспрецедентный и колоссальный сдвиг баланса между миром естественным и сверхъестественным. Гиппократ утверждал, что болезнь всегда лучше предупредить, чем лечить. Позже этот афоризм перефразировал Бенджамин Франклин: «Унция предупреждения стоит фунта лечения», хотя его слова относились к пожароопасности колониальной Филадельфии, а не к болезням. Гиппократ также подчеркивал важность клинических наблюдений и фиксации. Это позволяло ему правильно диагностировать и описывать различные болезни, в том числе и малярию. В клятве Гиппократа говорилось: «Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости». Этими принципами руководствуются врачи и по сей день, свято соблюдая врачебную тайну, о необходимости которой тоже говорил Гиппократ.
В духе гиппократовой школы медицины наблюдатели, писатели и доктора вплоть до конца XIX века считали, что болезни, в том числе малярия, вызываются ядовитыми газами, поднимающимися от застойных болот и влажных низменностей. Отсюда и само название болезни: малярия, в переводе с итальянского – «дурной воздух». Это идет вразрез с мнением Платона о том, что «они дают болезням очень странные названия». Гиппократ и его предшественники подошли буквально вплотную к выявлению причин болезни – они связывали малярию со стоячей водой, хотя и не с комарами, которые в ней размножаются. Так, например, современник Гиппократа, автор парадигмы четырех элементов – воды, земли, воздуха и огня, Эмпедокл за собственные средства изменил течение двух рек близ сицилийского города Селинус, чтобы избавить жителей от зловонных болот, которые «несли смерть и приводили к выкидышам у беременных женщин». Портрет Эмпедокла отчеканили на монетах, чтобы жители всегда помнили о его неустанных усилиях по спасению их жизней. Но роль комаров так и оставалась непонятой.
Хотя Гиппократ ошибался в причинах болезни (он считал, что болезнь вызывается дисбалансом четырех гуморов – черной желчи, желтой желчи, флегмы и крови), его яркие описания малярии дают нам представление о том, как свирепствовала болезнь в годы Пелопонесской войны, и о роли малярии в исходе войны. Биолог Р. С. Брей пишет, что малярия, переносимая комарами, «несомненно, усугубляла тяжесть Пелопонесской войны». Не только усугубляла, но и определяла ее итог. Профессор зоологии Дж. Л. Клаудсли-Томпсон идет дальше и пишет: «Гиппократ отлично понимал малярию: эта зловещая болезнь лишала сил и разлагала цивилизации Древней Греции и Рима». В отношении этих двух супердержав комар был так же опасен, как реальный солдат. На полях сражений комары определяли исход схватки. Они играли зловещую роль во время возвышения и падения Греции и Рима.
Гиппократ тщательно фиксировал все аспекты малярии и изучал взаимосвязь между природой, болезнями и человеческим телом. А в это время отношения между Спартой и его вторым домом, Афинами, продолжали ухудшаться. Чувствуя нарастающую враждебность, Спарта в 431 г. до н. э. начала Пелопонесскую войну. Спарта нанесла превентивный удар по Афинам, рассчитывая на быструю победу, прежде чем афиняне смогут созвать на помощь союзников. Афинский стратег Перикл предложил план отражения нападения спартанцев, а именно: затянуть конфликт, уклоняясь от решительных схваток пехоты. Небольшие отряды арьергарда должны были сдерживать натиск спартанцев, пока основные силы отступали в укрепленные Афины. Перикл был уверен в том, что Афины располагают достаточными ресурсами, чтобы выдержать любую осаду и измотать противника. Кроме того, Афины имели подавляющее превосходство на море – там соперников у них не было. Налеты на порты и приморские торговые города Спарты и ее союзников заставили бы противника сдаться из-за нехватки ресурсов. Гений Перикла привел бы афинян к победе, если бы в дело не вмешались болезни.
Когда афиняне уже были близки к победе, разразилась ужасная эпидемия. В 430 г. до н. э. в Афины пришла афинская чума, и знаменитый генерал стал одной из первых ее жертв. Болезнь подорвала сплоченность и сами основы не только афинской армии, но и всего общества. Удар был настолько силен, что невозможно было восстановить довоенный социальный, религиозный и культурный статус кво. Эпидемия началась в Эфиопии, проникла в порты Ливии и Египта, а затем зараженные матросы принесли ее на противоположные берега Средиземного моря. В Грецию болезнь проникла через афинский порт Пирей. Священные Афины приняли более 200 тысяч беженцев и их скот – а ведь город и без того был перенаселен. Такая скученность внутри крепостных стен в сочетании с отсутствием гигиены, нехваткой ресурсов, чистой воды и припасов привела к катастрофическим последствиям.
За три года таинственная болезнь убила более ста тысяч человек – около 35 процентов населения Афин. В истерзанных Афинах воцарилась социальная и военная анархия, и город мог бы стать легкой добычей Спарты. Но ужас перед таинственной чумой был настолько силен, что спартанцы сняли осаду и отступили. С военной точки зрения афинская чума уравняла шансы противников, но не приблизила никого из них к победе. В 421 г. до н. э. был заключен непрочный мирный договор. Он стал результатом катастрофической и загадочной эпидемии, усиленной годами лишений и взаимного истощения.
Ученые не перестают спорить о природе афинской чумы. Чернил и пота они пролили не меньше, чем было пролито крови во время Пелопонесской войны. Бесконечные споры о количестве жертв удивительны, учитывая наличие детальнейших описаний знаменитого афинского историка Фукидида, который стал свидетелем трагедии. Его рассказ о Пелопонесской войне и афинской чуме, которую ему удалось пережить, является примером научной истории и теории международных отношений. Фукидид пользовался точными исследовательскими методами, анализировал причины и следствия, признавал роль стратегии и влияние личной инициативы – все это для того времени было совершенным новаторством. Его труды и сегодня изучают в университетах и военных академиях всего мира. Когда я учился в Королевском военном колледже в Канаде, то труды Фукидида входили в список обязательного чтения.
